— Вижу, что ты потакаешь ему во всём!
— Разве я тебе потакаю мало? Всем твоим родственникам? А Дикон — мой младший брат, и тебе придётся считаться с этим.
Возможно, именно из-за подобных разговоров Елизавета Вудвилл и невзлюбила младшего Йорка. Она слишком привыкла к своему влиянию на короля, но в вопросах, касающихся Ричарда, тот проявлял удивительную стойкость. Если интересы «младшего брата Дикона» в чём-то противостояли интересам жены, Эдуард безоговорочно вставал на сторону первого.
— Он пустит по миру себя, а потом и нас! К нему толпами идут обедневшие дворяне и каждого — каждого! — он одаривает. Кому — ренту, кому — пенсию из личных средств. И находятся же средства эти... Никогда не думала, что Глостер настолько богатый город.
— Ричард — это совесть моя, — король тяжело вздохнул и покачал головой. — Это я обязан поддерживать тех, кто воевал за отца, а после его гибели и за меня самого. Я, а вовсе не Дикон.
— Но это опасно, в конце концов! — не унималась Вудвилл. — Джон разговоры слышал. Говорят, пока Ричард Глостер с королём, не всё ещё потеряно. Твой брат сплотил вокруг себя людей. В случае чего, они поддержат его. Его! Не тебя.
— Хватит! — раздосадованно бросил Эдуард и даже грохнул кулаком по столешнице. Стоящий на ней золочёный кубок жалобно звякнул. — Дикон будет последним, кто предаст. Скажу больше, в час, когда никого не останется рядом, только он не покинет меня.
Дик же тем временем вернулся к окну и принялся смотреть в подступающие сумерки. В них шумел дождь и грохотали по камню капли. Снизу раздавался конный топот, окрики воинов и смех. За спиной продолжали надрываться флейты.
Слуга подошёл совершенно бесшумно и встал за левым плечом:
— Ваша светлость, вас спрашивают.
Ричард развернулся на каблуках и поспешил к выходу. Эдуард давно ушёл, и ничто более не держало Глостера в пиршественной зале.
Гонец отказался даже спешиться, не то чтобы пройти под крышу. Так и сидел на соловом жеребце и издали казался то ли призраком, то ли изваянием. Дождь хлестал по его плащу. Конь топтался на месте, периодически встряхивая хвостом и длинной гривой.
— Герцог Глостер, — представился Ричард. — Вы спрашивали меня? Я вас слушаю.
Только теперь всадник слез с коня, шагнул вперёд и откинул капюшон, скрывающий более половины лица. Мокрые волосы. Грязь, текущая по щеке. На Дика взглянули знакомые глаза, на дне которых плясали смешинки.
— Френсис! — Ричард кинулся навстречу другу. — Как? Откуда?..
— Из Миддлхейма, — Ловелл потянулся к поясу.
Краем глаза Глостер заметил, как стражники, словно бы невзначай оказавшиеся поблизости, напряглись при виде этого жеста. Но друг не ударил его кинжалом, а всего лишь отстегнул футляр, закреплённый рядом с ножнами. В таких, как правило, перевозили послания.
— От Невилла, — ответил Ловелл на незаданный вопрос. — Прочти немедленно и разорви в клочья, а лучше сожги.
Дик кивнул:
— Только от него?
— Я спешил, даже если бы Анна узнала, к кому я направляюсь, у неё не хватило бы времени черкнуть и пару строк. Я не мог предупредить, — добавил Ловелл, оправдываясь. — Сам не знал, что стану вестником.
— Френсис, я тебя не виню, — Дик вынул свиток, сломал печать и вчитался в мелкие уверенные литеры. Почерк Уорвика он узнал сразу.
Граф ставил в известность о разрыве всяких отношений с йоркистской партией и переходе на сторону Ланкастеров. Ричарду он предлагал присоединиться к нему и вновь заверял в своём расположении. Вчитываясь в строки, восхваляющие его полководческие таланты, Глостер не мог сдержать злой ухмылки. Неужели Уорвик столь плохо знает воспитанника, чтобы опуститься до неприкрытой лести?
Когда Невилл упомянул об Анне, Дик скомкал послание и поднёс к ярко пылающему факелу у входа. Играть собственными чувствами он не позволит никому! Создатель королей знает, как заставлять, но в вопросах чести не смыслит ничего.
— Френсис, передай... — из горла вырвалось какое-то сипение, а не слова, и Ричард неприязненно скривился. Голосу предстояло ломаться ещё не один год. Через подобное проходили все юноши, но как же раздражала невозможность управляться с собственными интонациями, особенно когда Дик нервничал. — Передай... я весьма польщён вниманием, оказанным мне. Однако ничто и никто не заставит меня поступиться словом и честью.
— Мне кажется, для передачи отказа возвращаться совершенно незачем, — Дик уже повернулся, чтобы уйти. Фраза Ловелла заставила его остановиться.
— Вот как?