Эта «находка» обнаруживала реальный политический интерес: она положила конец почти мессианским ожиданиям англосаксов, которые в своем глухом сопротивлении нормандскому завоевателю спроецировали на Артура свое ностальгическое воспоминание о древних свободах, видели в нем воплощение своих надежд и культивировали легенду о том, что король жив, но вынужден скрываться, чтобы однажды возглавить войско своих последователей в победоносном финальном сражении против завоевателя. К тому же явный интерес Плантагенетов к этим легендам (и их некоторое изменение в рыцарском смысле) делал членов этой семьи, хранителей Эскалибура, законными наследниками власти и королевства Артура, наследниками идеала, который он представлял, идеала единого и собранного вокруг короля рыцарства, своего рода «первого среди равных» в обществе, где рыцарство находилось на первом месте. Такой идеал мог объединить бриттов, англосаксов и нормандцев вокруг знаковой фигуры короля-рыцаря, наследника мифического короля Артура. Ричард, несомненно, придавал огромное значение этому вопросу, который привлекал внимание ко всему английскому двору, ставшему, таким образом, наследником старых традиций, завершением долгих скитаний — от Трои до двора Артура. Эти традиции, успешно переданные греками и римлянами, были наукой и храбростью, «духовенством и рыцарством», как их называли одновременно Гальфрид Монмутский, Вас и Бенедикт де Сен-Мор, готовые передать корону Англии героям греко-латинской античности. Другие писатели, возможно вдохновленные крестовым походом Ричарда, установят связь между Артуровским рыцарством и библейскими героями, между земным рыцарством и небесным рыцарством, что станет новым примером христианизации рыцарского мифа.
Обнаружение захоронения в Авалоне, вероятно, как считают сегодня, было «изобретением» монахов Гластонбери, хотя многие искренне в это верили13[1080]. Другие, возможно, менее многочисленные, лишь притворились, что верят, втянувшись в игру. Был ли Ричард частью последних? Вполне может быть. Ведя себя как король-рыцарь, как Артуровский герой, подражая королю Артуру в некоторых его поступках, он в некотором роде частично «восстанавливал» престиж, которым обладал мир эпохи короля Артура, не только в кельтском обществе, но и на большем пространстве, охваченном действием романа, — почти во всем западном мире. Небезынтересно отметить, например, что Ричард, отправляясь в крестовый поход, прихватил с собой меч Эскалибур. Согласно Дж. Джилингему, этот факт доказывает, что он полностью отождествлял себя с героическим миром эпохи короля Артура14[1081]. Будучи полностью согласным с этим толкованием, я удивляюсь, как король Англии мог преподнести такой щедрый подарок Танкреду, символ королевского достоинства, имеющий такой идеологический вес. Имел ли Танкред такую важность в дипломатическом ранге в глазах Ричарда? Правда, взамен он предлагал королю значительные материальные преимущества: двадцать тысяч унций золота, возмещение наследства его сестры Жанны и обещание других двадцати тысяч унций золотом, которые будут переданы в момент предусмотренного бракосочетания его дочери с племянником Ричарда, Артуром Бретонским, чье имя напоминает ему о влиянии Артуровской легенды на семью Плантагенетов15[1082]. Не пожертвовал ли Ричард на этот раз преимуществом ради мнимой выгоды?
Ричард и миф рыцарства
Не только мир эпохи короля Артура повлиял на Ричарда в его поведении, а также, возможно, в выборе основоположных тем его собственной легенды. Его панегирики, официальные и случайные, не упускают случай сравнить его с героями греко-римской мифологии. Геральд Камбрийский, вернувшись к идее о переходе ценностей (и не только знаний, как об этом говорят) с Востока на Запад, достигших двора английского короля, совершенно естественно делает его достойным наследником великой династии, потомком Приама, Гектора, Ахилла, Титуса и Александра16[1083]. Будет отмечено, что речь здесь идет не о знаниях, а о рыцарстве, о военной храбрости. Кроме того, король Англии здесь не Ричард, а его старший брат Генрих17[1084]. Не был ли здесь Ричард «заместителем», сменившим своего брата в его делах? Вальтер Man рассказывает историю о молодом человеке, который, желая научиться искусству владения оружием, отправился к Филиппу Фландрскому, который, по его словам, стал к этому времени «самым умелым в искусстве владения оружием со времен смерти Генриха Молодого, сына нашего короля Генриха, равного которому на сегодняшний день нет, слава Богу»18[1085]. О Ричарде он не упоминает вообще. Точно так же Бертран де Борн сравнивает Генриха Молодого с Роландом в хвалебных выражениях в момент его смерти:
1080
13 Gransden, The Growth of the Glastonbury Traditions and Legends, Journal of English history, 27, 1976, 337-358.