Почему? Какими причинами он руководствовался, культивируя этот образ?
Раньше уже был приведен один из возможных ответов на этот вопрос. Перед своим извечным противником, королем Франции Филиппом Августом (королем, имеющим репутацию реалиста, опирающегося на свои «хорошие города», окружающим себя советниками из народа и благосклонно относящимся к буржуазии), король Плантагенет — сначала Генрих II, а потом и Ричард — искал способ показаться настоящим защитником дворянства и рыцарства. Моралисты и поэты говорят об этом: эти короли «возродили рыцарство», которое «почти умерло». Намекают ли они здесь на возрождение фирда и рыцарства Генрихом II в 1181 году, о котором было объявлено в «Ассизе о вооружении»: каждый представитель свободного и знатного сословия должен иметь военное снаряжение и поклясться прибыть с ним в расположение короля. Также эта ассиза уточняла с особой тщательностью военные обязанности всех тех, кто имел рыцарские фьефы24[1091]. Это маловероятно, так как речь идет о чем-то большем, чем о простом обязательстве. Скорее о придании большего значения, о методе управления, прославляющего дворянство и его основную деятельность — войну. Отсюда и восторженность рыцарством, которое присутствовало во всех произведениях, написанных при дворе Плантагенетов и направленных на то, чтобы переманить феодальных князей, враждебно относящихся к политике короля Франции. Отсюда также репутация рыцаря, которую пытались заполучить короли этой династии. Этот тезис в основном защищали романист Эрих Кёхлер и историк Жорж Дюби, выдвигая совместную теорию, основывающуюся на справедливых заметках и тщательном анализе работ их предшественников25[1092]. Иными словами, двор Плантагенетов (и в частности особа Ричарда) создал из рыцарского образа своего короля своеобразную систему управления, восстанавливающую престиж аристократического, корпоративного и элитарного Артуровского двора, символом которого был Круглый стол. Артуровский персонаж, модель мира Плантагенетов, станет частью мира Карла Великого, к которому причисляли себя короли французского двора. Тезис имеет солидные размеры и, без сомнений, в значительной степени соответствует правде. Но он не исчерпал ее и даже сталкивается с некоторыми внутренними противоречиями и замечаниями. Вот некоторые из них, на которые, как мне кажется, еще не были даны удовлетворительные ответы.
Почему, например, если это так и было, Генрих II не сохранил для потомков этот образ короля-рыцаря, которому он следовал, когда он соблазнял Алиенору? Нужно ли, чтобы это объяснить, инкриминировать ему его внебрачные распутства или, еще более вероятно, его ответственность за убийство Томаса Бекета? Однако, как мы видели, большинство хронистов выносят более благоприятное суждение о его правлении, чем о правлении его сына. Не потому ли это, что этот король, несмотря на свои многочисленные военные кампании, не проявил личной храбрости, не увлекался зрелищными представлениями и подвигами, совершенными его сыновьями26[1093]? Второй вопрос: если это правда, что рыцарский идеал прославлялся поэтами двора Плантагенетов или, по меньшей мере, на их территориях, то почему он утвердился не только там? Существует множество романтических произведений, созданных во французском королевстве, восхваляющих в равной степени те же аристократические и рыцарские достоинства. Кажется, что это увлечение имеет скорее социальные, чем политические корни и отражает общую тенденцию второй половины XII века. Ричард, вероятно, больше участвовал в этом мировоззрении, чем создавал его.
Третий вопрос: если двор Плантагенетов хотел выглядеть естественным прибежищем и опорой дворянству и рыцарству, то почему он, более чем остальные дворы того времени, в массовом порядке вербовал наемников — фламандцев, брабансонов, которых так много в армиях Генриха II и ближнем окружении Ричарда — например, Меркадье, который сопровождал его повсюду и присутствовал при его кончине? Не было ли здесь идеологического противоречия? Можно было бы, правда, поспорить о необходимости войны, требующей вербовки наемников в случае необходимости. Их распускали по окончании военных действий и на время перемирия, предоставляя им села, где они жили «как паразиты на теле», как хищники, воры, крикуны, преступники и насильники, вызывая страх и единодушное неодобрение. Возможно, это был хороший способ отличать рыцарство от этих бродяг. Во многих случаях, подчиняясь предписаниям Церкви, обеспечивавшей индульгенциями тех, кто поднимет оружие против наемников, рыцари двух лагерей «очищали» страну от их присутствия27[1094]. Однако это было временно, так как их заново вербовали, как только в этом появлялась необходимость. Но, с другой стороны, ничего не обязывало Ричарда так прямо и публично связываться с Меркадье и его наемниками.
1091
24 Select Charters and other illustrations of English constitutional history, W. Stubbs, 1881.
1094
27 В частности, Latran, III, (1179), ср. Les Conciles (Ecumdniques: les decrets. T. II, 1: Nicee 21 Latran V (texte et trad.) / Ed. frangaise sous la dir. de A Duval et al. Paris, 1994, Canon 27. P. 482. О действиях Ричарда против наемников см. Geoffroy de Vigeois, Chronicon, HF 18, 213.