Для Плантагенетов смерть Джеффри, последовавшая всего лишь через три года после кончины «юного короля», стала очень жестоким ударом: мужская линия рода утончилась, и материковые владения прекрасного королевства Плантагенетов могли пострадать. Генрих II был слишком изворотливым дипломатом, чтобы не понять: теперь, более чем когда бы то ни было, надлежало поддерживать мир с королем Франции. На Благовещение, 25 марта 1187 года, в Нонанкуре состоялась очередная встреча Генриха с Филиппом. Ричард, не считаясь с перемирием, по-прежнему продолжал враждебные действия. Филипп Август воспользовался этим и совершил, с выгодой для себя, вылазку в Берри, где овладел двумя укрепленными пунктами: Грасэ и Иссуденом.
Одно обстоятельство, не вполне предвиденное, в корне изменило жизнь государей Запада. На протяжении многих лет вести, приходившие из Святой земли, становились все более неутешительными, и папа Урбан III вынужден был вмешаться и восстановить мир между графом Пуату и королем Франции. Теперь же события за морем приняли и вовсе трагический оборот: раздоры между князьями-крестоносцами, несостоятельность короля Иерусалимского, которым по крайне неудачному выбору стал один из Лузиньянов, а именно Ги, наконец, и более всего, ратная доблесть султана Саладина, уже объединившего под своей рукой Египет и Сирию, — все это поставило хрупкое Латинское королевство, и без того пребывавшее в опасно неустойчивом положении, на грань катастрофы. 4 июля 1187 года, в День святого Мартина «вспыльчивого», произошла битва на отрогах Хаттина. После нее войско франков практически прекратило существование, так что города, для завоевания которых столетием ранее были пролиты реки крови и слез, один за другим переходили в руки победителя. Акра пала 10 июля, Яффа и Бейрут — 6 августа, наконец, сам Святой Град Иерусалим был оставлен 2 октября того же рокового 1187 года.
Вести эти взбудоражили весь Запад и вызвали сильные чувства, благоприятствовавшие делу защиты Святой земли, которую христианский мир считал своим достоянием и на которой Христос явился и жил во плоти, претерпел смерть и восстал из мертвых.
Ричард одним из первых — уже на следующий день по получении известия о падении Иерусалима — взял крест из рук епископа Варфоломея Турского. Перед этим он побывал у короля Франции — он сам запросил примирения, которое было устроено его кузеном, графом Филиппом Фландрским. Хронист Гервасий Кентерберийский передает содержание беседы, произошедшей между недавними противниками. Ричард пребывал в задумчивости и вдруг возжелал мира, что позволило бы ему отправиться за море: «Я бы босиком отправился в Иерусалим, дабы снискать его благодать». На это Филипп отвечал: «Нужды нет идти туда пешим, бос ли ты, или обут; но вот если такому, как ты, дать коня да доспехи покраше, глядишь, и доберешься».
Очень возможно — во всяком случае, такое рассказывают некоторые летописцы, — что как раз во время этой встречи король Франции раскрыл Ричарду глаза насчет расхожих толков про свою сестру Аделаиду, которую, как говорили, соблазнил Генрих II: от него она родила сына, и этот ребенок, через несколько месяцев после своего появления на свет, умер. Теперь если и возможен был какой-то союз между Ричардом и Филиппом, то лишь против Генриха II.
Окончательно укрепило государей в их намерении появление на Западе патриарха Тирского. Его предшественник, Вильгельм Тирский, весьма почитался не только в Святой земле, но и в Европе. Выдающаяся личность мира христианского, он, среди прочего, оставил нам самую подробную и самую точную хронику событий в Святой земле, произошедших после воззвания папы Урбана II на соборе в Клермоне в 1095 году. Для его преемника 21 января 1188 года устроили торжественную встречу на середине пути из Жизора в Три.
Собрание решило, что следует объявить о сборе особой десятины по всем церквям, как во Франции, так и в Англии, на закупку оружия и снаряжения. Вскоре ее назовут «саладиновой десятиной». Короли и бароны принимали крест. Цвет креста указывал на область: у французских крестоносцев кресты были красными, у английских — белыми, зеленый обозначал Фландрию. Ко всему рыцарству было обращено торжественное увещевание, призывавшее покончить с междоусобицами и печься о благе христианства, то есть об освобождении Иерусалима.
* * *Однако в это время вновь ожили разногласия между Францией и Англией, а в самой Англии отец с сыном опять перестали ладить друг с другом. Можно было ожидать беспорядков, и они не замедлили с появлением. В Пуату снова стало неспокойно: сеньоров края не слишком заботила участь Святой земли — в конце концов, там сидел этот Лузиньян, потерпевший целую череду поражений, по сути дела, подводивших черту под существованием Иерусалимского королевства. Если они и интересовались чем-то, так разве что взаимными распрями, которые возобновлялись, так и не успев толком стихнуть. Вновь составили заговор Эймар Ангулемский, Жоффруа Ранконский и Жоффруа Лузиньянский; подспудно ощущалось сочувствие мятежникам со стороны графа Раймона Тулузского, против которого Ричард воевал на протяжении двух предыдущих лет. За всем этим угадывались намерения Генриха II, всегда хотевшего обездолить Ричарда в пользу Иоанна и все время подыскивавшего к тому поводы: на его взгляд, с Ричарда довольно было и того, что он наследовал королевство Плантагенетов и верховную власть над всей страной.