…О многом сегодня заставляет задуматься нас величественный образ храма Святой Софии Константинопольской с его темными, мрачными стенами. Среди многочисленных туристов, посещающих этот музей, мало кому достает любопытства проследить за длинным уклоном, той косой плоскостью, которая уходит под купол; а ведь там, где она заканчивается, ошеломленному взору вдруг является святой Михаил, точнее, выложенный мозаикой образ архангела: единственное или одно из немногих изображений, которое не только уцелело в храме, но и осталось нетронутым. Оттоманские захватчики отнеслись к этой мозаичной иконе с уважением: архангел упоминается в Коране, посему его образ имеет право на существование. Эта мозаика представляет собой игру столь ярких и светоносных цветов, что, увидев однажды, забыть ее просто невозможно. Так и в опускающемся на всю высоту стены высеченном из мрамора кресте (от него осталась лишь вертикаль, обе боковые стороны горизонтальной перекладины полностью уничтожены) нельзя не увидеть напоминание о том, что Святая София до 1453 года была сплошь украшена такой же и столь же ослепительной мозаикой, как и та, что сверкает в иконе святого Михаила Архангела. Архитектурный ансамбль все еще вызывает восхищение больше или по крайней мере никак не меньше, чем соборы Святого Аполлинария в Равенне и Монреале или Святого Марка в Венеции. Только представьте себе эти тонны смальты из золота и эмали, эти бесчисленные мозаичные фрагменты, которые сначала кропотливо чеканились, а затем, с не меньшим тщанием, сбивались и соскребались со стен, чтобы в конце концов оказаться бог весть где! Лишние два с половиной столетия для существования такого чуда — это уже немало в истории человечества…
Деяния Ричарда Львиное Сердце способствовали продлению того срока, что был отпущен историей на существование и многих иных чудес. В самом деле, ни сам Ричард, ни крестоносцы, шагавшие за ним, нимало не виновны в тех треволнениях, которые на протяжении XIII века подтачивали и временами даже заливали кровью хрупкое королевство франков. Раздоры творили купцы, соперничавшие из-за торговых выгод и потому становившиеся подстрекателями свар и поджигателями войн в том самом городе Святого Иоанна Акрского, который был отвоеван у неприятеля с таким трудом и в котором рыцари ордена госпитальеров воздвигли столь великолепный замок, что ему суждено было прослужить вплоть до нашего времени. «Война, торговля и разбой неразлучимы в троице единой», — говаривал Гёте. И как раз эта злосчастная троица опустошала и ослабляла остатки королевства, которое потому и было захвачено с такой легкостью в конце XIII века мамелюками. Деятельность же Ричарда, плоды которой умножил и упрочил Людовик Святой, подарила драгоценную отсрочку арабам-христианам, ливанцам, армянам, да и самим грекам, пусть те же латиняне и захватили Константинополь в 1204 году.
Глава седьмая ВЕНЦЕНОСНЫЙ УЗНИК
Письма и послания, настойчиво побуждавшие короля Англии как можно скорее вернуться в свое королевство, имели под собой серьезные основания. Вспомним, что Ричард вручил королевство заботам своей матери Алиеноры, а административные полномочия возложил на епископа Илийского Уильяма Лонгчампа, который занимал пост канцлера и одновременно выполнял обязанности юстициария.
По общему мнению, он показал себя сильной личностью. «Второй Иаков, пусть ему и не довелось бороться с ангелом[50], облика примечательного и духом своим возмещавший тщедушность тела своего», — писал Ришар де Девиз, судивший о нем снисходительнее, чем большая часть прочих хронистов. Вильгельм из Нойбурга высказывался о том же человеке гораздо резче: «В силу особенной дерзости и особенного лукавства, доведя ловкость умелого использования сразу и своей светской власти, и своего духовного авторитета до того, что стали говорить, что у него обе руки — правые, он был способен служить обеим властям, светской и церковной, подменяя одну другой». Уильям Лонгчамп решил созвать собор в Лондоне в октябре 1190 года, чтобы предстать пред всеми в звании папского легата и заставить всех признать за ним этот титул. Тем самым он получил бы власть более обширную, чем та, которой располагали епископы и архиепископы, отправившиеся за королем в Святую землю: ведь последние оставили свои кафедры и престолы свободными и, стало быть, беззащитными перед произволом человека, который мог хвалиться полномочиями, полученными от понтифика, в то же время обладая властью канцлера королевства. Хронист упрекает его в чрезмерной и выставляемой напоказ роскоши, обвиняя, к примеру, в том, что он никогда не передвигался без тысячи лошадей, а «иногда и больше» — и вряд ли хронист слишком преувеличивает. Ссылаясь на то, что он — папский легат, Уильям Лонгчамп требовал от монастырей права на кров: обитель должна была принять и разместить не только его, но и ту свиту, которая сопровождала его во время поездок по королевству; если же монастырь был невелик и не мог принять их, то братия обители должна была уплатить гостям «помощь» в размере пяти марок серебром. Для аббатств же покрупнее визит канцлера королевства и сопровождающих его особ превращался в сущее нашествие тучи жадной саранчи! Тот же Вильгельм Нойбургский добавляет, что епископ перетащил в Англию свою мночисленную родню из Нормандии и выдал своих племянниц замуж в знатнейшие английские роды. Одна из его сестер, Риченда, стала женой кастеляна Матью Клерского, владевшего замком в Дувре, другая вошла в семью Девере.