Прав был хронист: в самом деле началось второе царствование Ричарда. Предшествующее коронации собрание утвердило подчинение ему всех кастелянов, всех сеньоров, которые в его отсутствие исполнились надеждой на то, что он не вернется. Рассказывали, что правитель удела святого Михаила Корнуэлльского, что в Пензансе, Юг де Ля Поммере, умер от удара, узнав о возвращении короля. Ричард вернулся господином своего королевства.
И еще рассказывали, что Филипп Август обратился к Иоанну с тревожным посланием: «Берегись, диавол льстив». Иоанн Безземельный не находил себе места. Король же Франции до такой степени боялся отравления, что если и ел что-нибудь, то лишь после того, как пищу пробовали собаки.
* * *Но образ царственного узника останется неполным, если не вспомнить об одной очень красивой поэме.
Вновь воскрешается в ней та поэтическая атмосфера, которой дышал Ричард в дни своего отрочества и юности. Поэма написана в очень трогательном жанре, который назывался тогда «ротрюнга» — что-то наподобие хоровода. Совсем не случайно, что посвящена она «графине-сестре» Марии Шампанской, блистательным присутствием своим некогда украшавшей и оживлявшей двор в Пуатье. При этом под тверждается, — если, конечно, нужны тому какие-то доказательства, — сила подобной утонченной поэзии, способность куртуазной лирики проникать в душу и, так сказать, пропитывать ее: Ричард, попав в заточение и оказавшись в одиночестве, да еще после стольких испытаний, открывает в себе дар поэта и выражает скорбную горечь, обращаясь к той или тем, которые не забыты, которые возвращаются в воспоминаниях о дружбе («мои товарищи, кем я любим и которых я люблю»). Куртуазные чувствования, в которые он облекает свои переживания — а он ощущает себя «государевой добычей» или «пленным государем», — как бы отсвечивают светом его юности.
За что — Бог весть — свободы я лишен? Уже удача, коль не слышен стон, Перелагаю в песнь кандальный звон Для утешенья, ибо огорчен: Друзей как будто чуть ли не мильон, Но две зимы я в узах! Хоть всякий мой барон осведомлен — Анжуец, англ или нормандец он, — О том, что я в темницу заключен, Как государева добыча, обречен На пребыванье в узах! Я вижу, что вассалам и родне Жаль серебра и золота, коль мне Свободу не хотят купить. Вполне Оправданно их упрекнет в вине С востока воинство Христово, если не Выживу я в узах! Не диво, что в темнице ночь черней, Но тяжесть на душе еще скверней, Коль скверное творят с землей моей Друзья былые. Будь у них сильней Пусть не любовь, но память, я бы не Оставался в узах! Еще о дружестве я так скажу: Коли в Гаскони иль Турени иль Анжу Сочувствует кто мне, я даже не прошу Расщедриться, но храбрым предложу Во всеоружии явиться на межу Того удела, где я в узах! Тем, кеми я любим, кого люблю, Товарищам по Поршерену и Кайю, Я посвящаю эту песнь свою: Она — оружие мое, мой меч в бою — И я сражаюсь. Не скорблю. Пою, Хоть, как злодей какой, я в узах! Сестра-графиня, Вам из плена шлю Напоминанье, что я — вечный пленник Ваш. Молю, Простить, что я — увы! — пока не в Ваших узах. Но ревновать к сестре — той из Шартрена[55] — не велю, Она печется об иных союзах.Глава восьмая ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ
Казалось бы, после столь триумфального приема король Ричард продлит свое пребывание на острове. Однако не прошло и двух месяцев после его нового помазания на царство, как король отплывает в Нормандию. Произошло это 12 мая 1194 года, после того как для похода его войска был устроен заем под шерсть, которую цистерцианские монастыри собирались продать по обыкновению купцам из Фландрии. Свое королевство Ричард оставил на попечение архиепископа Губерта Готье.