— Жиль де Герден, — отвечала Жанна.
— Ну, поди же сюда, де Герден! — воскликнул он.
Жиль преклонил колени пред сыном своего властелина. Жанна тоже была готова пасть перед ним на колени, но он крепко держал её за руку и не позволил бы этого.
— Ну, Жиль, слушай, что я тебе скажу! — начал Ричард. — Нет на свете ни дамы, более благородной, чем эта, ни мужчины, который был бы более предан ей, чем я. Сегодня я исполню её волю, но как можно скорей, чтоб не поддаться дьяволу. Верный ли ты человек, Жиль?
— Господин мой, стараюсь быть таким, — ответил Герден. — Отец ваш посвятил меня в рыцари. Я же любил эту даму с той поры, как ей было ещё только двенадцать лет.
— А состоятельный ты человек, друг мой?
— У нас хороший лен, сударь: мой отец держит его от Руанской церкви, а также от церкви герцога. Я несу военную службу со своей сотней копьеносцев где случится, даже в качестве дорожного стражника, если не представляется ничего лучшего.
— Если я отдам тебе Жанну, что ты дашь мне взамен?
— Мою признательность, мой добрый господии, мою преданность и долговечную службу.
— Встань, Жиль! — произнес Ричард.
Жиль поцеловал его в колено и встал на ноги, а Ричард вложил в его руку ручку Жанны и сам удержал их вместе в своей руке.
— Боже, помоги мне так, как я помогу тебе, Жиль, если из этого выйдет что-нибудь дурное! — проговорил он резко.
Его слова как бы просвистели в воздухе, а Жиль посмотрел прямо ему в лицо. Ричард смерил его взглядом и убедился, что Жиль — честный малый. Затем он поцеловал Жанну в лоб и вышел, не оглядываясь назад. На опушке леса он нашел Гастона Беарнца, который сосал свои пальцы.
— Проходил тут какой-то черный рыцарь с лицом, словно сырое мясо, и с такой постылой хмуростью, какой я ещё никогда не видел, — заметил юный весельчак. — Полагаю, его уже нет в живых?
— Я дал ему нечто такое, что должно вылечить его от хмурости и послужить к оправданию цвета его лица, — ответил граф. — Мало того, я дал ему возможность обрести жизнь вечную… О, Гастон! — вдруг воскликнул он. — Едем на юг! Там солнышко светлыми пятнами ложится на дорогу, там благоухают апельсины… Едем на юг, дружище! Мне чудится, что я сейчас беседовал с ангелом небесным. И теперь-то, когда я дал ей крылья и она отлетела от меня, я начинаю познавать, как горячо я её люблю! Скорей, Гастон! Мы уедем на юг и там увидим Бертрана, и сложим ещё много песен про добрых женщин и про бедных мужчин.
— Чёрт побери! — воскликнул Гастон. — Я еду с вами, Ричард, потому что я тоже бедный: два дня у меня во рту не было ни крошки.
Так выехали они из леса Сен-Поль-ля-Марш. Ричард принялся распевать про Жанну Чудный Пояс. Никогда не любил он её так, как теперь, потеряв возможность любить…
Глава V
КАК СОСТЯЗАЛИСЬ В ПЕНИИ БЕРТРАН ДЕ БОРН И ГРАФ РИЧАРД
И днем и ночью пел Ричард о Жанне. Он был вне себя от волнения, его поэтическое настроение достигло высшей степени возбуждения. Вся местность принимала в его глазах её окраску, её облик, её прекрасный, благородный вид. Выпуклые холмы Вексена напоминали её перси; леса, облитые пылающим золотом, походили на её рыжеватые волосы; в тихих зеленоватых водах он читал тайну её прекрасных глаз; в молочных волнах октябрьского тумана виднелись её спокойные брови. Ровный свет Босы, такой благодетельный и вместе с тем строгий, был изображением её души. Чудным поясом охватывали Турень реки Вьенна и Луара, так и Жанну опоясывала Жанна её чудная девственная лента, со щитом синего льда на сердце. Все дальше по дороге на юг, до самого Тура, не прекращались хвалебные песни: Ричард был неутомим в своей погоне за сравнениями. Но вот Пуатье, его родина, страна более знакомая! И по мере того, как Ричард взбирался по серым вершинам Монтагрье и уже виднелась цель странствия, он превращался в ученого толкователя старины: он изъяснял свои былые восторги.
— Гастон! Не вздумай уверять меня, что моя Жанна была мне неверна, — объявил он. — Никогда она не принадлежала мне так всецело, как в ту минуту, когда отдалась другому, никогда не любила меня горячее! Такова сила, дарованная женщинам, что они управляют вселенной. Это — сила Сына Божия, который Сам принес Себя на заклание и сделал нас своими палачами из любви к нам. Я исполню свою долю: обвенчаюсь с этой французской девицей, и среди пыла страсти она не угадает никогда, что, в сущности, в моих объятиях будет Жанна. — Глаза его наполнились слезами. — Мы с ней будем венчаны на небесах, — прибавил он, вздыхая.
— Deus! — воскликнул тут Гастон. — Но, Ричард, такие браки могут прийтись по вкусу скорее небесам, чем людям. Человек — животное чувственное.
— Но в нем есть и душа, — возразил Ричард. — Только она так глубоко запрятана, что до неё могут добраться лишь тонкие девичьи пальцы. И, чувствуя это прикосновение, человек сознает, что в нем душа ещё жива. Оставьте меня наедине с самим собой: я не весь ещё погряз, не весь предан дьяволу! Я исполню свою обязанность, женюсь на этой французской девице, а любить буду, пока жив, мою золотую Жанну!
— В вас говорят зараз и король и поэт, — заметил Гастон. И он верил этому.
Уже смеркалось, когда они прибыли в Отафор, скалистый замок на границах Перигора [46], принадлежавший Бертрану де Борну.
По наружному своему виду, да и на самом деле, это был разбойничий вертеп, хотя расположился в нем поэт. Его стены были просто продолжением обрывов, над которыми стоял замок, а его башни уходили в небо, как горные вершины, только поострее. Здание возвышалось над двумя водопадами. Доступ к нему был лишь с одной стороны, и то только по скале. Оттуда далеко, на много лье, виднелись дороги через долины и усеянные утесами покатости холмов. Задолго перед тем, как Ричард появился у ворот, владельца Отафора предупредили о его приближении, и он уже успел поглядеть украдкой со своих высот на своего сюзерена, подымавшегося в гору.
— Вороны попробуют Ричарда прежде, чем он успеет заклевать меня, — проговорил Бертран де Борн и приказал поднять мост и опустить решетки. И замок Отафор предстал перед вновь прибывшими во всей своей наготе.
Гастон засмеялся.
— Вот аквитанское гостеприимство — гостеприимство твоего герцогства, Ричард!
— Клянусь головой! — воскликнул граф. — Если я вообще сегодня буду спать в подзвездном мире, то просплю эту ночь в замке Отафор. Но, послушай, как я приворожу этого крамольника.
И Ричард крикнул во всё горло:
— Эй, Бертран! Сойди-ка вниз, человече!
Окрестные холмы вторили его крику. Галки кругом вились под башенками.
Вдруг появился человек и заглянул в решетку. Ричард узнал его.
— Это ты, наконец, Бертран? — крикнул он. Ответа не было, но слышно было, как соглядатай тяжело дышал у своей дыры.
— Вылезай из своего подземелья, рыжая лиса! — заворчал на него Ричард. — Покажи холмам свою печальную морду, посопи тут, под открытым небом. Я отогнал бичом всех собак: отца моего здесь нет! Неужели ты захочешь уморить с голоду своего сюзерена?
В ответ отодвинулись засовы, с громом спустился подъемный мост, и вышел Бертран де Борн. То был человек красивый, сильный, беспокойный, с возмущенным красным лицом, с сердитым взглядом, с обстриженными волосами и бородой, слишком тучный для своего платья, человек-огонь, порыв, ярость. При виде этого неугомонного ругателя, этого извивающегося хитреца, Ричард откинул назад голову и рассмеялся долгим громким смехом.
— О, ты, творец твоих собственных тревог и удушливых сновидений! Скажи, какое зло могу я причинить тебе? Ни десятой доли твоей пустыни! Иди же прямо сюда, мастер [47]Бертран, и прими то, что я тебе дам.
— Клянусь Богом, господин мой Ричард! — начал тот, страшно оробев. Но так как господин ждал, то он вышел, наконец, бочком, а Ричард соскочил с коня, взял хозяина дома за плечи, потряс его хорошенько и поцеловал в обе щеки.
— О, ты, злокозненный, красный разбойник, певец мыслей Господних! Клянусь, я люблю тебя, несмотря на всё это, хоть, собственно, я поступил бы лучше, если б свернул тебе шею. Ну, а пока дай нам поесть, попить и поспать в чистой постели, потому что без всех этих удобств Гастон — погибший человек! Потом мы с тобой примемся распевать песни.
46
Все поименованные тут местности указывают тогдашний путь с севера Франции на юг. Из Сен-Поля путник попадал прежде всего в
Графство