— Брат! — сказал он. — Я объявил войну своему отцу, и король Филипп — мой союзник. От его имени и от моего собственного я должен сказать, что тебе предстоит одно из двух. Ты можешь оставаться в наших владениях или выехать из них, но если предпочтешь остаться, ты должен подписать наш договор.
Для Джона всё это было чересчур определенно. Он попросил, чтобы ему дали время подумать: Ричард согласился ждать до вечера его ответа. Дождавшись сумерек, он попросил его опять к себе. Джон выбрал первое, то есть остался в Париже. Тогда Ричард рассудил, что он сам поедет домой, в свое Пуату.
Не успел он уехать, как в ту же минуту начались всевозможные таинственные свидания вельмож, которых он оставил в Париже, но описанием этих свиданий я намерен как можно меньше утруждать читателя. Впрочем, расскажу про одно из таких тайных дел.
Однажды, в пасмурный февральский день, стремглав прикатил в Париж юный граф Ефстахий, ныне, по случаю смерти брата своего, — граф де Сен-Поль. Говорят, несчастье делает из человека или святого, или мужчину: графа Евстахия горе сделало мужчиной. После глубокого поклона королю, этот юноша, всё ещё стоя на коленях и не отнимая рук, которые король держал в своих руках, проговорил, пристально глядя в лицо его величеству:
— Окажите милость, государь! Окажите милость своему новому вассалу!
— Чего тебе, Сен-Поль? — спросил король Филипп.
— Государь! От вас зависит брак моей сестры. Прошу вас, отдайте её за Жиля де Гердена, доблестного нормандского рыцаря [62].
— Для неё это слишком ничтожная партия, Сен-Поль, — заметил король, обдумывая. — Ничтожная так же и для моих выгод. К чему мне обогащать короля английского, с которым я веду войну? Скажи мне, что за причина?
— Сейчас я назову вам эту причину, — заметил юноша Сен-Поль. — Её хочет взять за себя тот чёрт, что убил моего брата.
— Но, — возразил Филипп, — ведь я должен отдать её за того, кто верней удержит её за собой. А ваш Герден — нормандец, говоришь ты? Но в скором времени граф Ричард будет держать в руках этого рыцаря. Какая же тебе тогда будет выгода?
— Я в этом сомневаюсь, государь, — ответил Сен-Поль. — Да есть на то и ещё причина. Когда граф Пуату отрекся от моей сестры, он сам отдал её Жилю Гердену. Вот я и боюсь, как бы он снова не вздумал ею овладеть, когда увидит, что она принадлежит другому.
— Как так, приятель? — спросил Филипп.
— Государь! Ричард пишет сестре в письмах, что он, — человек свободный, а она держит их при себе и частенько перечитывает украдкой. Так например, недавно наша тетушка застала её за чтением такого письма: она читала в постели.
Чело короля вдруг сильно омрачилось. Хоть он и знал, что Ричард никогда не женится на принцессе Элоизе, ему не хотелось, да и оскорбительно было, чтобы кто-либо другой знал об этом. В эту минуту Монферрат вошел и стал подле своего родственника.
— О, государь! — начал он своим кровожадным голосом. — Дай нам разрешение поступать в этом деле не стесняясь.
— Что хочешь сделать ты, маркиз? — спросил король тревожно.
— Господи, да убить его, конечно! — ответил маркиз, а Сен-Поль прибавил:
— Отдай нам его жизнь, о государь, наш повелитель!
Король Филипп призадумался.
Он только что заключил договор с графом Ричардом. Но тот договор был действителен лишь на время этой карательной войны: он кончался, как только будет выжата последняя капля крови из старого короля. Ну, а что будет после войны? Филипп уже успел тем временем поостыть к Ричарду, когда услышал всё, сейчас сказанное про него. Он не мог удержаться от мысли, что брак с Элоизой был бы самым подходящим ответом на позорную молву. Будет ли у него, Филиппа, возможность принудить Ричарда по окончании войны жениться или отдать ему соответственное количество земли? Он не мог этого сказать наверно, даже сильно сомневался. С другой стороны, если он и Ричард смогут одолеть старика Генриха, а Сен-Поль потом сможет побороть Ричарда, разве это не была бы чистая выгода для него, Филиппа?
Покусывая бахрому своей мантии, раздумывал король, прикидывая в уме и то и се. Наконец он неуверенно спросил:
— А что сделает ваш Герден, если я отдам за него мадам Жанну?
Сен-Поль назвал сумму, и даже значительную.
— А на чью сторону он станет в распре? — спросил король.
— Он станет на мою сторону, государь: это — его долг.
— Чёрт возьми! — воскликнул король. — Да разберем же, наконец, в чем именно заключается ваша сторона, ваши выгоды?
— Мои выгоды заключаются в праве человека, претерпевшего кровную обиду, о мой повелитель! — ответил юный граф Сен-Поль.
— И мои тоже, — прибавил маркиз.
— Пусть будет по вашему желанию, господа! Дарую вам этот брак, — промолвил король Филипп. — Но кончайте с ним как можно скорее: лишь бы вести об этом не дошли до Ричарда раньше, чем брак совершится. Верно вам говорю! В этом великане таится огонь кипучий, и ты, Сен-Поль, запомни это. Ты не должен воевать на английской стороне: не то будешь против Ричарда и против меня. Твоя личная месть пусть обождет, а в настоящую минуту мне надо свести счеты, в которых граф Пуату — на моей стороне. Маркиз! Ты тоже у меня в долгу: смотри, не допускай, чтобы перевес был на стороне моих врагов!
Маркиз и граф, его кузен, поклялись, держа перед лицом своим крестообразные рукояти своих мечей.
Между тем, в своем главном городе Пуатье, Ричард уже приводил в исполнение свои планы. Первое, за что он принялся, было — послать Гарстона Беарнца с письмами в Сен-Поль-ля-Марш: он ведь считал себя теперь совершенно свободным человеком. Во-вторых, не видя причины, почему ему необходимо ждать короля Филиппа или кого-либо другого из своих союзников, он с войском перешел границы Турени и брал один за другим укрепленные замки в этой богатой стране, очищая себе дорогу к завладейте Туренью, к этой его главной и высокой цели.
Оставим его за этим занятием и последуем на север за Гастоном Беарнцем. Этот молодой человек отправился в путь в начале марта, в ветреную, пыльную погоду. Но его, как истого трубадура, согревала самая цель возложенного на него поручения. Он сложил в дороге целый букет благоуханнейших песен в честь Ричарда и дамы ля-Марша, обладательницы волос шафранного цвета, опоясанной широким поясом. Проезжая по владениям короля французского, через Шатоден, Шатр и Понтуаз, он чуть не встретился с Евстахием Сен-Полем, который скакал во всю прыть к противоположной цели.
Конечно, Гастон сразился бы с ним и был бы убит: Сен-Поль, как и подобало его сану, ехал со свитой, а певец — один. Впрочем, судьба избавила его от такой неудачи; в самом выспреннем настроении духа, с готовой «альбой» [63], он доехал до окна, которое он считал окном Жанны. И до чего верен был у него глаз насчет женских покоев! Он тотчас почти что угадал. Из окна и вправду выглянула дама, но только не Жанна, а матрона внушительных размеров со скуластым, скалообразным лицом, с седыми волосами, словно приклеенными к щекам.
«Взгляни, зарделся небосклон! Взгляни, моё сердечко!» — залился Гастон.
— Прочь, петушок! — отозвалась старая дама.
Тщетно продолжал вздыхать Гастон. Оказалось, что это была тетка, служившая верой и правдой графу, а Жанна сидела у неё в башне под замком. Гастон удалился в лес, чтобы предаться размышлениям. Там-то написал он пять одинаковых, слово в слово, записок пленнице. Первую из них он дал мальчишке, которого накрыл за опустошением птичьих гнезд.
— Милый мальчик! — сказал он. — Снеси гнездо горлицы к госпоже Жанне и скажи ей, что это — первые плоды новой весны. Ты заработаешь серебряную монетку. Но смотри, не попадись старухе с челюстями как клещи.
62
Брак вассалов в те времена заключался с согласия их сюзеренов. Его разрешение было правом короля, который имел тогда во Франции уже значительную власть, но ещё не обзавелся постоянной армией.