Ричард немного побаивался Дикаря, что и говорить, если его и сам Бородатый побаивался. Взгляд малыша был всегда полон решимости, и никогда не обманывал, уж если он задумал заорать, то он обязательно это сделает, да как следует, рядом лучше не стоять. По мере того, как подрастал новый гроза королевства, он становился все опаснее. Он так быстро передвигался на четвереньках, что кот едва успевал спастись, а когда тот перешел на две ноги, то он частенько оказывался в цепких объятиях малыша, в ручонках которого любой предмет становился опасным орудием. И если тот же решительный взгляд твердил "сейчас как брошу", то стоило бежать, а не то прилетит, неважно что, кружка, книжка, игрушка, все одно, будет больно. Несмотря на буйный нрав, Дикарь был очень любвеобильным, и если сделал кому больно, то обязательно пожалеет. А жалеть он любил, крепко прижимая кота в своих объятиях, он ласково говорил "Чичи". Мудрый кот не обижался, его имя столько раз коверкали, что он привык к этому. Среди того к чему он не мог привыкнуть – был лежак, подаренный прислугой на очередной день рождения. Он был мягкий и удобный, располагался в комнате прислуги, так что король проводивший там много ночей, мог проводить их гораздо комфортнее, чем просто лежа на холодном полу. Когда его только подарили Ричарду, Бородатый тут же посадил в него кота. "Еще чего!" – возмутительно мяукнул он, и убежал. Правила поведения котов были на этот счет абсолютно принципиальными, и гласили, что король сам должен выбирать, где ему спать. Конечно! Только дай этим людям волю. Сегодня ты спишь там, куда они тебя уложили, а завтра уже стоишь на задних лапах, и с тоской во взгляде отплясываешь чечетку. И глазом моргнуть не успеешь, как ты отплясываешь ее в цирке на манеже. В памяти короля был подобный случай. Один знакомый кот, случайно, будучи чем-то сильно увлеченным, на радостное ликование прислуги, встал на задние лапы и захлопал в передние, как это делают люди. Это же надо было так попасться! Не прошло и пары дней, как к ним стала приходить вся округа, полюбоваться на аплодирующего кота, как будто это что-то из ряда вон выходящее. Коту, поначалу, очень понравилось это чувство славы, а самое главное с какой легкостью она доставалась. Встал на задние, хлопнул пару раз передними, и бац, просыпаешься звездой. Но вскоре все это очень сильно ему наскучило, и его аплодисменты стали менее задорные, а физиономия, с которой все это делалось, вообще кроме слез ничего не вызывала.
Ричард же был гораздо стойким в этом плане. Он настойчиво продолжал игнорировать лежак, пока прислуга так же настойчиво пыталась его туда заманить. Бородатый так увлекся уговорами, что однажды устроился в нем сам.
– Смотри, как удобно здесь, – мужчина свернулся в комочище в лежаке короля, и судя по всему ему и в правду там нравилось. Но это никак не подействовало и, оставшись каждый при своем мнении, они разошлись, оставив лежак в покое. Время шло, и о нем уже все забыли, включая короля, который забрел однажды ночью в комнату и запнулся о что-то мягкое. "Какой милый лежак. Должно быть хорошо в нем будет поспать" – подумал кот, и хитро улыбнувшись, устроился поудобнее на своем новом месте, на котором с той самой ночи, он провел все последующие, потому что больше всего остального он не любил одиночество, хотя и не сознавался в этом даже самому себе. Когда в доме впервые зазвучали детские голоса, они настолько сильно засели в его голове, что стали обязательным дополнением королевства, без которого его стены уже казались не такими прочными. Сначала это был бесконтрольный рев, затем просто лепет, а вскоре и осознанные слова. Во дворце стало шумно. Стол, не когда заполненный едва, теперь был полон подданных его величества. Они наперебой рассказывали друг другу разные истории, делились новостями, радовались и переживали вместе. Кудряшка полная восторга рассказывала о своих первых днях в школе, а Дикарь бросался едой, переняв эту эстафету от сестренки. Все были при деле, и даже Бородатый своими шутками вызывал волну смеха самой благодарной публики.