“Не хочу разбивать тебе сердце, но бога нет”, – говорит он. [РМС: Наверное, это вышло чересчур всерьёз. Он мог бы справедливо упрекнуть меня в занудности, но не в колкости.]
Когда ужин закончился и Сара ушла, Столлман как будто ослабил свои защитные барьеры. Мы идём в книжный магазин неподалёку, и он признаётся, что последний год здорово поменял его взгляды на жизнь. “Я думал, что всегда буду один, – говорит Ричард, – и очень рад, что ошибался”.
Перед расставанием Столлман вручает мне “удовольственную карточку” – визитку с его адресом, телефонным номером и любимыми занятиями (“обмен хорошими книгами, вкусной едой, экзотической музыкой и танцами”), чтобы я мог подготовиться к последнему интервью.
На следующей день за едой Ричард выглядит ещё более влюблённым, чем вчера. Вспоминая дебаты в общежитии Карриер-Хаус о плюсах и минусах сыворотки бессмертия, он выражает надежду, что не за горами открытие ключа к вечной жизни. “Сейчас я счастлив, и потому хочу пожить подольше”, – признаётся он.
Я повторяю реплику Сары о “сокрушительном одиночестве”. Столлман на это отвечает, что нет связи между физическим или духовным одиночеством, и одиночеством в хакерском понимании. “Делиться кодом тебя побуждает дружба, но дружба эта довольно ограниченна”, – говорит он. Позже Ричард признаётся, что физическое одиночество и страх перед абсолютным одиночеством [РМС: то есть, даже в хакерском понимании] сыграли важную роль в его решимости основать проект GNU.
“Моё увлечение компьютерами ничем больше и не объясняется, – рассказывает он, – будь я популярен и не обделён женским вниманием, я бы не уделял всё своё время компьютерам. На меня глубоко повлияло и другое чувство – вечная беспризорность, когда я терял свой дом раз за разом. Общежития университета я лишился. Лабораторию ИИ просто разрушили. Ощущение надёжной и спокойной гавани больше не возвращалось ко мне. И я стал бороться за его возвращение”.
После такого интервью я уже не могу не ощущать некоторого эмоционального сходства между нами. После реплики Сары, после слов Ричарда я задумываюсь о собственных мотивах написания этой книги. С июля 2000 года я научился ценить как привлекательные, так и отталкивающие черты личности Ричарда Столлмана. Как и Эбен Моглен, я чувствую всю глубину неправильности описания этой личности, как побочной или вредной по отношению к движению за свободное ПО. Во многих отношениях эти противоположные черты настолько сильно определяют друг друга, что почти неразличимы.
[РМС: Вильямс приписывает мне своё восприятие моих черт, как позитивное, так и негативное, но это восприятие – производное от его собственных представлений о внешности и успешности.]
Я уверен, что далеко не все читатели почувствуют симпатию к герою моей книги…но также я уверен, что очень немногие люди столь же интересны, как личность Ричарда Мэттью Столлмана. Я искренне надеюсь, что GFDL побудит людей добавить своё видение этой личности к нарисованному мной портрету.
Приложение A – хаки, хакеры и хакерство
Чтобы лучше понять значение слова “хакер”, полезно изучить эволюцию этого термина.
“Новый словарь хакера”, онлайн-сборник жаргона программистов, насчитывает по десятку разных значений для слов “хак” и “хакер”. Но в сопроводительном эссе Фил Эгре, хакер МТИ, призывает не обманываться кажущейся гибкостью и многозначностью этих слов. “У хака есть только одно значение, – пишет он, – и оно настолько тонкое и глубокое, что не поддаётся определению”. Ричард Столлман же предлагает своё толкование: “игривая сообразительность”.
Всё же большинство хакеров сходятся во мнении, что термин этот обязан своим появлением Массачусетскому технологическому институту, точнее, жаргону его студентов начала 50-х годов. В 1990 году музей МТИ составил журнал, посвящённый истории хакерства. В нём говорится, что студенты 50-х годов употребляли слово “хак” примерно в том же значении, в котором современные студенты употребляют “фигня”. Например, “хаком” могли назвать вывешивание хлама из окна общежития или что-то в этом роде, но не злонамеренное, вроде выталкивания студента из окна или порчи институтских статуй. Словом, “хак” носил дух безобидного, весёлого творчества.
Отсюда пошла отглагольная форма: “хакерство”. Студент 50-х мог бы назвать “хакерством” ковыряние в радиоприёмнике или болтовню по телефону целый день напролёт. Опять же, современный представитель молодёжи в этих случаях сказал бы: “страдал фигнёй”.
Но уже в тех же 50-х годах слово “хак” приобрело более острый, бунтарский характер. МТИ этого периода был очень конкурентным, и хакерство стало ответом на это расширение культуры конкуренции. Студенты начали “страдать фигнёй” и откалывать всякие забавные штуки, чтобы выпустить пар и утереть нос администрации студенческого городка, и заодно дать волю творческому поведению, которое подавлялось строгой учебной программой. Институт с его бесчисленными запутанными коридорами и подземными туннелями давал студентам массу возможностей забавляться, игнорируя запертые двери и знаки “посторонним вход воспрещён”. Шныряющие в подземельях студенты стали называть свои шальные исследования “туннельным хакерством”. Выше уровня земли такие же возможности давала телефонная сеть института. Благодаря случайным экспериментам и должной осмотрительности студенты научились проворачивать шутливые трюки, называя их “телефонным хакерством”.