Она не хотела говорить ему, нет, нельзя.
- Я просто шла по улице.
- И?
- Какая-то женщина довольно сильно толкнула меня. Плечом. Не извинилась даже.
Только не говорить ему, что случилось на самом деле.
- Почему ты ходила по таким местам, где тебя могли толкнуть? Ты же знаешь, что нельзя! Нельзя!
- Потом ей, кажется стало плохо… Но я не видела, быстро пошла дальше. Один раз оглянулась.
- Один раз, - передразнил он. - Стало плохо.
Вскочил и заходил по комнате, ероша волосы.
- Плохо ей стало, - нервно хохотнул. - Вы помните, что на следующей неделе должны были лечь в клинику для обследования?
Дина шмыгнула носом.
- Так. Помните, значит.
- Дура! Кому ты теперь нужна, пустая? Ты пустая, понимаешь?
Он больно дернул дочь за руку, стаскивая с кровати. Решительно и безжалостно.
Как будто вспышка света в висках. Отец в офисе швыряет в стену ноут. «Сколько еще ждать?» - орет он. Доктор на диване у окна, смотрит на город. Пьет что-то из маленькой рюмочки. Этаж 10, не меньше. Огни, вечер. Он привык к таким проявлениям ярости своего друга. «Через месяц-другой положим ее на неделю, препарат готов, но еще не тестировали. Майс считает, если перестать колоть, она должна начать читать.» «Черт, введите хоть тройную дозу, хоть какую хотите. Мне не надо, чтобы она читала, я тысячу раз говорил. Этих гребаных читателей и без нее завались! Мне надо, чтобы она здоровалась с ними за руки, чтобы они думали, что она простой человек! Чтобы она их не читала, а считывала. До дна! Они у меня вот уже где!» Доктор разводит руками. Он улыбается самоуверенно. У него все готово.
Дина застыла. Что это? Посмотрела на отца.
- Я не понимаю.
- Пошли.
Потом он стал подталкивать ее в спину.
С каждым его касанием – вспышка.
Дина схватилась за голову.
Качели. Двор. Она готовит уроки, держа тетрадь на коленях. Он входит в ворота. Она бросает книги, те падают на траву. Бежит к нему, хочет обнять. Она только что прочитала «Медвежонка Паддингтона». Ей надо столько ему рассказать! Но у него на лице – паника. Он в последний момент уворачивается от ее рук. Приседает на корточки. «Ты забыла? Нам нельзя этого делать, тебе нельзя! Помни о своем здоровье!» Она мрачно кивает и возвращается к книгам.
Он толкал и толкал, по лестнице вниз, по залу с высокими колонными и каменным полом, по аккуратной дорожке в саду.
Тень поступает к ним на работу. Прежняя гувернантка уволена. «У девочки проблемы со здоровьем. У нее почти совсем нет иммунитета. Это редко, но бывает. Полжизни она проводит в больнице. Я не хочу, чтобы она проводила там всю свою жизнь. Вот контракт – и тут написано черным по белому – видите - ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае – не прикасаться к ребенку. Вам ясно?» «А если ей станет плохо?» «А если ей станет плохо, вы вызываете доктора.»
Он толкал и толкал, будто упирающуюся, завязшую в грязи тачку. К выходу.
«Ничего смертельного не будет, если кто-то из простых людей ее коснется случайно, пока мы колем. Но лучше бы этого не делать. Не сбивайте мне чистоту эксперимента, вот что я прошу!»
Камеры видеонаблюдения. В доме никогда не было охраны, отец не доверял людям. И правильно делал, так он считал. Взять того же Доктора, который в итоге смылся, когда его дочери был нужен очередной укол. Или безмозглую курицу-гувернантку. Где она была в то время, когда он ехал в аэропорт? Кто-то закрыл ее в ванной, видите ли! И она думает, это его дочь. Идиотка!
Дина уже почти бежала, подталкиваемая в спину, расхристанная, плачущая, в том же белом платье, уже изрядно помятом, босяком. Коса хлестала по спине, будто бельевая веревка, сорванная ветром.
- Простите, простите. Пожалуйста! Я не буду… Больше не буду.
- Дрянь, - заключил отец и с ненавистью хлестко мазнул ее ладонью по шее – прямиком по татушке, будто бы прихлопнул мотылька. – Что ты наделала? Ты все испортила!