Когда взошло солнце, мы уселись на кокпите, прихватив с собой полотенца, и принялись сушить ее волосы. На фоне гладкой загорелой кожи ее лица и плеч они блестели как свеженачищенное серебро. Даже если я проживу до девяноста лет и никогда больше не увижу ничего прекрасного, я все равно не буду внакладе.
Вечером, когда мы готовили ужин, она снова переоделась в белое платье, а когда вышла из носовой части каюты, в руке у нее был флакончик духов. Она коснулась мочки уха стеклянной пробкой и чуть застенчиво улыбнулась мне.
— Я знаю, это смешно, — говорит, — но духи оказались в моих вещах…
— Ничего смешного тут нет, — сказал я строго. — На этом судне в обязанности старпома входит нанесение на мочку уха небольшого количества определенного вещества каждый вечер, перед ужином. За нарушение этого правила старпом будет оштрафован в размере дневного заработка. Занесите это распоряжение в книгу ночных распоряжений.
— В книгу ночных распоряжений? — переспросила она, и я впервые увидел в ее глазах лукавые смешинки. — Как у моряков все просто делается! Я раньше не верила.
Мы были безумно счастливы, и нам было все равно, когда мы доберемся до Юкатанского пролива. Но еще два раза мне случалось проснуться ночью и почувствовать, что, лежа рядом со мной, она мучается чем-то недоступным моему пониманию. Лежит совершенно неподвижно, смотрит в небо, а сама напряжена до предела, как человек, застывший от ужаса.
Мне так и не удалось разобраться, в чем было дело. Она не допускала меня до этого уголка своей души.
ГЛАВА 16
Она любила купаться и не особенно боялась акул. Я стал учить ее плавать по-настоящему, и она делала невероятные успехи. Это давалось ей легко и естественно, хотя она ни в коем случае не была женщиной спортивного типа. Большинство хороших пловчих совсем не спортсменки. Для того чтобы хорошо плавать, не обязательно наращивать мощные бицепсы.
Мы плавали часами, даже когда ветер был достаточный, чтобы идти под парусом. Мы так наслаждались райским уединением, что не могли сосредоточиться на такой мелочи, как продвижение вперед. Не кидаться же, в самом деле, к парусу всякий раз, когда подует ветерок. Мир, ограниченный тропиками Козерога и Рака, был для нас изысканным блюдом, которым можно наслаждаться всю лсизнь. Мы купались, лежали по ночам, прижавшись друг к другу и глядя на звезды, ловили рыбу, читали, ныряли с аквалангами.
Ныряние сразу увлекло ее. Страха она никакого не испытывала, с самого начала. Вначале мы были в районе Северных шельфов, и на третий день она уже спускалась вместе со мной на дно отмели, где глубина составляла всего десять морских саженей. Ей нравилось наблюдать за стайками рыб. В их разновидностях она не разбиралась, поэтому принимала большинство встреченных рыб за морских окуней.
— Они такие смешные, — говорила она смеясь. — Они вовсе не пугаются меня, а делают обиженный вид, будто я поступила очень скверно, потревожив их.
— Выражение физиономии у рыб Очень обманчиво, — сказал я. — Может быть, они восхищались твоей фигурой. У тебя такие красивые ноги.
— А я и не знала, — сказала она с гримаской. — В последнее время ты совсем не говоришь о моих ногах. Наверное, уже целый час.
— Ты ведь знаешь, зачем я отпускаю все эти шуточки?
Она перестала смеяться, и глаза ее наполнились нежностью.
— Да, я понимаю, что это необходимо, Билл. Если не разряжать напряжение шутками, от такого обилия ощущений можно вообще потерять дар речи.
— Вот если бы мы были римлянами, мы смогли бы четко выразить в словах самые сильные эмоции, — сказал я. Задумался над этим на минуту, потом добавил: — Нет, к черту это. Тогда мне пришлось бы снова менять название яхты на имя какой-нибудь черноволосой богини. Лучше уж оставайся такой, какая есть.
Поднялся хороший, крепкий бриз. Мы поставили парус, и шестнадцать часов шли по направлению к проливу. Потом опять был штиль, и двое суток нас сносило течением к северо-западу. На восьмой день после гибели Баркли и Барфилда мы оказались на северной оконечности шельфов, там, где кончается банка Кампече и начинается глубоководье.