Ладно, довольно об этом. Вебстер посмотрел на часы и сел на трамвай у «Гранд-отеля». Он предвкушал обед. Его жена была хорошая стряпуха.
8
В этом году отпуск Вебстера пришелся на конец июня и начало июля. Дни в горах, на турбазе по соседству с одной фермой, шли слишком быстро. Отличное обслуживание, сметана, форель, копченое мясо и прочие вкусности. На несколько коротких недель он забыл о правонарушениях, о тюрьмах и полиции. Задумал попросить еще несколько недель, когда начнется охотничий сезон.
Взяв еды на дорогу, он уложил рюкзак и отмерил по каменистой тропе два десятка километров, спускаясь в долину, где находилась железнодорожная станция. Жена, два сына и две дочери остались в горах до конца школьных каникул; ему же на этот срок отводилась роль соломенного вдовца.
Он был не прочь раз в году пожить один. Полный порядок. Ощущение новизны бытия. Никаких особых выходок он себе не позволял. После работы иногда заходил в увеселительный парк, предпочтительно вместе с кем-нибудь из коллег. Или отправлялся на пароме на полуостров Бюгдэй, или ехал на электричке за город, в зеленые зоны. По воскресеньям — пляжи на берегах Осло-фьорда, в Шёстранде или Ингиерстранде. Купался, ел в хороших ресторанах, выкуривал сигару-другую. Иногда позволял себе выпить стаканчик виски с содовой, но вообще-то на спиртное не налегал. Не слишком поздно возвращался домой в пустую квартиру. Ложился спать.
В первое утро после отпуска он в девять часов участвовал в смотре. Стоял загорелый и бодрый вместе с другими следователями, изучая взглядом грешников, которых по одному вводили в комнату. Большинство арестантов были ему знакомы — постоянные клиенты, задержанные накануне днем или ночью. Сразу после отдыха в горах он смотрел на них с состраданием. Печальная картина. Жаль этих людей. Несчастные. Два рядовых взлома, четыре простеньких кражи, одно сомнительное ограбление, один сутенер, нападение на кассира, мелкая кража в магазине. Горемычное дно столицы.
Шеф за стойкой задавал короткие вопросы.
— И где же вы работаете? И сколько раз вас уже задерживали? Где живете? Вы не брали этих денег? Можете возвращаться в коридор.
Не успел грешник опомниться, и его уже выводят за дверь. Не больше минуты на человека. Следователи, стоя в куче, всматривались, вертели головой — и не разглядишь каждого из них. Сами же они все видели и запоминали лица. Пригодится на будущее.
Выйдя после смотра в коридор, Вебстер потолковал с одним из арестантов, справился об одном из его друзей, за ответ уплатил сигаретой. Кивком простился с вором, когда его по крытому переходу повели из управления полиции в тюрьму во дворе.
Внес полученные сведения в толстую записную книжку, выкинул из головы и сел с трубкой и утренней газетой за длинный стол в комнате отдыха. Коллеги приветственно кивали, справлялись — как отдыхалось в горах, углублялись в свои газеты. Несколько тихих минут для ознакомления со свежими новостями, после чего начиналась оживленная беседа о ремонте моторных лодок, об отпусках — о чем угодно, только не о преступлениях. Так они отдыхали каждое утро после очередного смотра, пока не наступало время вести допрос в кабинетах поблизости или отправляться в город, где ждала работа. Обычное компанейское собрание крепких мужчин, которые сидели и болтали, покуривая и листая газеты.
Вошел надзиратель, обратился к Вебстеру:
— Номер пятьдесят седьмой, Стефансен, желает говорить с тобой. Дескать, срочное дело. Сильно ожил за последнюю неделю. Ночной дежурный говорит, он всю ночь бродил по камере в одних носках.
Вебстер поглядел на часы, кивнул надзирателю. Сложил газету, сунул ее в карман висящего на вешалке плаща и не спеша побрел по крытому переходу в тюрьму.
— Вот как? Среди лета камера показалась ему тесноватой?
Надзиратель звякнул связкой ключей, отпер дверь камеры, и Вебстер вошел внутрь мимо него.
Стефансен сразу заговорил — нервно, горячо. Пригладил волосы дрожащей рукой, схватил лежащий на тумбочке список, который ему в свое время принес Вебстер. Перечень недостающих сумм. Около трети уже зачеркнуты — на них отчетность нашлась. Возле ряда других Стефансен поставил крестики, вспомнил, что эти деньги Холмгрен собирался отправить по почте, получил у Стефансена в кассе и расписался.
— Оставил отдельные расписки?
— Нет, расписался в маленькой тетрадке.
Вебстер спокойно объяснил, что этих расписок не было в маленькой тетрадке.
Стефансен задумался, поднес руку ко лбу.
— Значит, в другой тетрадке расписался. Точно такой же. Тетрадь для черновых записей. Я точно помню, у меня тут все отмечено. Крупные суммы. Я хожу по ночам по камере и вдруг вспоминаю. Холмгрен все деньги получил, я только не помню каждую выплату в отдельности. Тетрадь, в которой он расписывался последнее время, стояла на полке над конторкой, а вторая лежала в ящике вместе с другими расписками. Она была вся заполнена, поэтому я ее отложил в сторону.
Вебстер посмотрел на него. Похоже, не лжет. Похоже, все так и было. И совпадает с показаниями женщин.
— Почему вы пользовались для расписок черновыми тетрадями?
Стефансен не придавал этому большого значения, ждал, что Холмгрен на другой день принесет почтовые квитанции. И забывал ему напомнить.
Вебстер сказал Стефансену, что первая тетрадка найдена. Разве он не помнит — ревизор тогда говорил об этом? Стефансен подумал, поднес руку ко лбу. Да, кажется, припоминает.
— Ну, а вторая тетрадка? Могла какая-нибудь из женщин в конторе взять ее?
Стефансен удивленно воззрился на Вебстера. Женщины? С какой стати? Непонятно.
— Ну а Холмгрен? Может быть, он предпочел забрать тетрадки, раз не отправил деньги, как было условлено?
Стефансен снова воззрился на Вебстера, поднес руку ко лбу, пригладил седоватые волосы. Пробормотал:
— Что ж, не исключено, раз он не отправил деньги. Вот уж никогда не подумал бы, что он способен на такое.
Поскольку в Фредрикстад не ходили трамваи, пришлось Вебстеру на другой день ехать туда поездом. Автобус доставил его в заводской поселок, и прямо с остановки он направился в старый дом Холмгрена. Снова взялся исследовать стеллажи в библиотеке Холмгрена и почти сразу обнаружил вторую тетрадку на пятой полке снизу, чуть дальше того места, где стояла первая. Откуда он мог знать о ее существовании, когда искал в прошлый раз… Решил, что не мешает как следует проверить все полки, вынимать каждую книгу и встряхивать корешком вверх. Работа кропотливая, фотографу хватит на целую ночь.
Удобно расположившись в кресле перед камином, он пролистал тетрадку. На предпоследней странице Холмгрен меньше чем за неделю, с 3 по 9 августа прошлого года, расписался в получении нескольких сумм, вместе получалось около ста пятидесяти тысяч. Последняя сумма — двадцать тысяч. Те самые, о которых говорили женщины.
Однако на последней странице под словами «Выплачено Холмгрену» значились пять сумм, составляющих вместе почти шестьдесят тысяч крон, против которых стояла дата, но роспись отсутствовала. Даты — опять-таки август прошлого года — следовали сразу одна за другой.
Вебстер хмыкнул. Выходит, Холмгрен получил в кассе, во всяком случае, четверть миллиона крон. Росписи есть. Доказательство налицо. Он снова хмыкнул. Потратил с полчаса на осмотр других книг, снимая некоторые с полки. Ничего не нашел. Задумался, Посмотрел на цифры, справа от которых не было росписи Холмгрена.
Если женщины вспомнят, что Холмгрен получил эти деньги, положение кассира Стефансена резко улучшится.
Он начал с посещения фру Стефансен. Сразу приступил к делу, о тетрадке ничего не сказал, но положил на стол перед ней список с пометками Стефансена. Отметил крестиком суммы, за которые Холмгрен не расписался, подчеркнул даты. Не может ли фру Стефансен вспомнить, брал ли Холмгрен деньги в кассе в какой-то один или несколько из этих дней?