Вебстер взял еще одно печенье, поднял чашку за добавкой кофе. Поддерживал течение беседы осторожными негромкими вопросами. Отец ее ведь тоже работал на заводе?
Да, было дело. Тогда дело только-только зарождалось. Холмгрен начинал практически с нуля, подростком поступил на один завод под Халденом; собственное дело учредил, когда ему исполнилось двадцать лет. Всего-то было — старый локомобиль, две пилы — дисковая и ленточная. Арендовал сараи, потом участок, это было сразу после того, как с ним порвала нынешняя фру Стефансен.
— Ну да, — проронил Вебстер. — Они ведь были помолвлены.
Обвел взглядом «парадную», а в общем-то самую обычную гостиную, посмотрел в окно на сад с цветочными клумбами и смородиной, пригубил кофе. Пробормотал:
— Но дружба ведь продолжалась?
По большому светлому лицу фрекен Энген скользнула тень недовольства. Вебстер продолжал как ни в чем не бывало:
— Что ж, молодости свойственно ошибаться.
— Смотря в чем состоит ошибка. Тогда Стефансен представлял собой лучшую партию. — Она осеклась, не желая дурно говорить о ком-либо. — Да, она была совсем молодая, всего восемнадцать лет. Потом уже, видно, поняла свою ошибку.
Слово за слово перед Вебстером рисовалась полная картина. Главные черты ее были ему уже известны. Но ту историю, за которой он пришел, историю самой фрекен Энген, он знал плохо. Снова и снова задавал дополнительные вопросы, подавал участливые реплики. Успокаивал ее отдельными замечаниями:
— Не подумайте, что я стану ходить кругом и болтать, словно баба, обо всем, что приходится слышать.
— Вы же знаете, я не имею права разглашать то, что мне рассказывают, если это прямо не касается дела.
— Человек нуждается в том, чтобы облегчить свою душу перед кем-то. Невозможно всю жизнь в одиночку носить бремя своих невзгод.
— О, я так хорошо понимаю вас, фрекен Энген.
Старушка мать заглянула в комнату, дочь ласково попросила ее закрыть дверь и сама вышла на кухню за новой порцией кофе. Он услышал, как она говорит матери:
— Мы разговариваем о заводе.
И то — весь разговор вращался вокруг завода, и Холмгрена, и Стефансена, и фру Стефансен, и самой фрекен Энген. Право, непостижимо, с чего вдруг Холмгрен покончил с собой, такой жизнерадостный человек, и ведь знал, что сможет быстро возместить ущерб. Не мог не знать.
— Может быть, у него были серьезные затруднения, о которых вам неизвестно? — предположил Вебстер.
Холмгрен был обаятельный мужчина, нравился женщинам. Красивым его нельзя было назвать, да и роста не очень большого, широкое скуластое лицо, темные волосы, сильный, энергичный. В последнее время немного располнел, но это нисколько его не портило.
Здесь фрекен Энген вздохнула. Глубоко.
— Вы все это запишете?
— Нет-нет, что вы. Я записываю только то, что прямо относится к делу. Можете положиться на меня. Никто не узнает о том, что вы мне говорите. Я храню тайну не хуже врача. К тому же мы, в нашем управлении, считаем это дело завершенным, так сказать. Разве что Бугер… Кто его знает.
Стефансен одно время работал под Сарпсборгом, не очень преуспевал. С двумя детьми им приходилось довольно туго. Холмгрен давно был знаком со Стефансеном, навещал их и после свадьбы. Позже, когда дела лесопильного завода здесь пошли хорошо, Стефансен получил должность кассира и бухгалтера. Они переехали сюда и построили себе дом. Холмгрен любил их детей, часто приходил в гости.
Ну а фрекен Энген? Она пришла на завод сразу после средней школы, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Кроме отца у Холмгрена тогда работали еще несколько мужчин. Он еще не нуждался в кассире, но требовалась девушка, чтобы сидеть на телефоне и вести простейшие записи. Фрекен Энген получала маленькое жалованье.
Ему было тридцать, ей пятнадцать, но она уже была девушкой в соку. Увы, она сразу в него влюбилась, в первый же день. Других мужчин, естественно, не знала, и потом не хотела знать. Он овладел ею довольно скоро. Но жениться не собирался. Сразу же так и сказал.
А она и так была счастлива. Зачем спешить с замужеством, можно и подождать. Все годы они держали в тайне свои отношения. Это было чудесное время. Со временем он купил старый дом, и она навещала его по вечерам так, чтобы никто не видел. Им было так хорошо. И она до поры ни с чем к нему не приставала. Пока не захотелось, как другим девушкам, обзавестись мужем и детьми. Правда, наедине он называл ее своей женой. Она себя такой и считала по праву. При тогдашних обстоятельствах не меньше него желала держать в тайне их отношения. Отец умер, у нее появилось больше времени заботиться о матери. «У нее не все в порядке с головой».
Они встречались по вечерам два раза в неделю, днем общались в управлении, когда никого не было. Как ни странно, им удавалось сохранять секрет, Стефансен ничего не замечал. Но тут возникает фру Стефансен.
Через несколько лет, можно сказать — много лет спустя, фрекен Энген стала приходить в гости к Холмгрену вместе с супругами Стефансен. Разумеется, она была всего лишь секретаршей, которую приглашали посидеть в приятном обществе. Постепенно она стала замечать, что фру Стефансен не по душе ее присутствие. Такие вещи не скроешь.
— И вы ощутили ревность?
Да, она ревновала. Но недолго, потому что Холмгрен заверил ее, что у него и фру Стефансен чисто дружеские отношения. Она успокоилась. Конечно, ей следовало призадуматься, глядя на такую красавицу. Но ведь красавица была замужем, растила двух чудных детей. Фрекен Энген знала только свой простой мирок вокруг завода, собственные тайные отношения считала исключением, к тому же счастливым, особенно в сравнении со многими браками в поселке.
Но однажды вечером много лет спустя у нее снова возникло подозрение. После приятно проведенного вечера они вышли в прихожую и стали одеваться. Холмгрен подал пальто фру Стефансен; они стояли в сторонке. Фрекен Энген надевала шляпку перед зеркалом. В прихожей было не слишком светло. Вдруг она увидела, как фру Стефансен потянула Холмгрена за рукав пиджака. Что-то в этом жесте заставило ее подумать, что между ними существует некая близость. Сверкая глазами, фру Стефансен быстро прижалась к Холмгрену. Он глянул на зеркало и сердито отодвинул ее — зачем же такая неосторожность!
Фрекен Энген снова ощутила ревность, но ничего не стала говорить. Хотела убедиться. Холмгрен назначал ей свидания в определенные дни. В другое время она не приходила. Он сидел дома со своими книгами или же навещал друзей в Фредрикстаде. Домашняя работница жила в поселке, уходила домой в шесть часов вечера. Фрекен Харм получила должность экономки всего за два года до его смерти, и она часто ездила в Фредрикстад.
Итак, из вечера в вечер фрекен Энген стояла в темноте за деревьями, шлепала взад-вперед по грязной дороге. И вот недели через две появилась фру Стефансен. Погода была жуткая, осенняя, лил дождь.
Она постучалась в дверь черного хода — в точности как было заведено у фрекен Энген. Они прошли в библиотеку. Фрекен Энген заняла позицию у дверей веранды и услышала, как он ставит на стол бутылку и рюмки. Ужасно, фру Стефансен пробыла там больше часа. Ужасно. Потом фрекен Энген пришла домой и разрыдалась. Пока стояла там, была в кошмарном состоянии, в уме все помешалось. Неудивительно, что он после заметил: «Ты так изменилась».
Вот так она следила и помалкивала. Фру Стефансен продолжала посещать его раз в две-три недели. Видно было, что это не просто обычная дружба. Фрекен Энген открыла для себя неожиданные вещи. Спустя некоторое время обнаружила также, что они ссорятся.
Это было ужасное время для фрекен Энген. Она все откладывала и откладывала разговор начистоту. С человеком, которого любила без памяти. Она по-прежнему приходила к нему, иногда пропускала условленный день, стала молчалива. Каждый день решала порвать с ним, но не могла собраться с духом. И тут ей помогла судьба. Фрекен Энген так и сказала — «судьба».
Слушая у дверей веранды, она не могла разбирать отдельные слова, разве что когда они повышали голос. К тому же они обычно разговаривали тихо. Ужасно. В один из вечеров они снова начали ссориться, хуже прежнего. Фру Стефансен расплакалась. Выкрикивала ласковые слова, страстно умоляла. Прокричала: