— Нет, ты не можешь, о-о-о, ты не должен!
Холмгрен громко ответил:
— Я не могу больше. Серьезно.
Укрывшись за колонной, фрекен Энген провожала взглядом фру Стефансен, которая побежала домой, к мужу и детям. Стоял холодный февральский вечер.
— И тогда вы поговорили начистоту с Холмгреном?
Нет, фрекен Энген не сказала ему ни слова. Она еще продолжала следить до конца зимы. Фру Стефансен больше не приходила к Холмгрену одна и все реже навещала его вместе с мужем. В начале мая Холмгрен, как обычно, поехал отдохнуть в Париж. Перед отъездом спросил фрекен Энген, как она смотрит на то, чтобы они поженились перед Рождеством. Попросил пока никому ничего не говорить, дескать, для этого есть серьезные основания. Понятно — не хотел, чтобы об этом проведала фру Стефансен.
— И что же было, когда он вернулся?
Все было в порядке. Фрекен Энген была счастлива, он тоже. Даже признался, по ее настоянию, что у него были интимные отношения с фру Стефансен. Она обещала хранить это в тайне, не предъявляла больше никаких претензий, была совершенно счастлива. Чувствовала, что теперь безраздельно владеет им.
Фрекен Энген поднесла к глазам платок, тихо молвила:
— Он не дожил до Рождества.
Следователь Вебстер молчал. Старушка мать приоткрыла дверь, кивнула дочери. Фрекен Энген быстро вышла. Вебстер услышал ее голос:
— Это все заводские дела, мама. Ты бы легла.
Вебстер поблагодарил за кофе, за беседу, ничего не стал записывать, сказал только, поднявшись из-за стола:
— Все проходит, фрекен. Я знал, что вы переживаете. Зимой как-то вечером видел вас, когда возвращался от Бугера. Вы направлялись на кладбище.
— Видит Бог, я должна была побыть с ним там, так чтобы никто не знал.
Вебстер спокойно посмотрел ей в глаза, спросил:
— У меня есть основания полагать, что некая дама зимой проникла поздно ночью в дом Холмгрена и сидела там в библиотеке. Ничего дурного в этом нет. Подумал: может быть, вы предавались там воспоминаниям. Это были вы?
Фрекен Энген покачала рыжей головой, ответила, глядя ему в глаза:
— Нет, господин Вебстер, я там не была.
Ее слова прозвучали убедительно. Выйдя на улицу, Вебстер пробормотал:
— Вряд ли это была она. Думаю, она призналась бы мне сейчас, судя по ее настроению. Разве что… Ладно, посмотрим. Хотя, сдается мне, это вовсе не играет роли. — И добавил так же тихо: — Вот как, в этом поселке ни у кого нет тайн друг от друга?
12
Вебстер, Ник Дал и почтмейстер сели играть в карты после ужина. Как-то само собой зашел разговор о деле Холмгрена. Почтмейстер стоял на своем:
— Холмгрен точно был болен.
Вебстер спросил:
— Случайно вы не знаете — у Холмгрена был с кем-нибудь роман?
Почтмейстер поджал губы, черные глаза изучали карты.
— Думаю, за границей у него хватало баб. Да и в Фредрикстаде, и в Осло не без этого.
Дверь отворилась, на пороге стояла, щуря светлые глаза, высокая худая женщина. Супруга почтмейстера.
— А, ты здесь сидишь. — И ушла, не сказав даже «здравствуйте».
Ник Дал захотел отдохнуть в субботу и воскресенье, Вебстер не возражал. В автобусе они сели поодаль друг от друга, словно малознакомые люди. Вошел почтмейстер, кивнул Вебстеру и фотографу, сел впереди. Фру Стефансен сухо поздоровалась с ним, проходя мимо, заняла место где-то позади. По всему видно, что с почтмейстером знакома поверхностно. Дамы засматривались на статного почтмейстера. Неудивительно, сказал себе Вебстер: мужчина видный, высокого роста, волосы темные, глаза черные, хорошо одет.
В Фредрикстаде фру Стефансен и почтмейстер сели на другой автобус; тогда Вебстер решил вернуться в заводской поселок. Ник Дал остался ждать поезд из Осло. У него был уговор с Эттой — провести два выходных в зоне отдыха на острове Ханкэ.
Однако Этта не приехала. Ник Дал крепко разозлился и принялся от досады мерить шагами Нюгордскую улицу, слушая, как развеселая местная молодежь толкует о «фартовой погоде», «фартовом фильме», «фартовых девчонках» и выдает другие словечки, которые резали ухо угрюмому фотографу. Продолжая бродить по городу, он мрачно читал названия улиц — «Манежная», «Сисиньонская», приговаривая:
— Кривляки проклятые! — И еще: — Черт бы побрал эту Этту.
Через некоторое время он решил все равно отправиться на Ханкэ. Там найдется с кем потанцевать.
— На Этте свет клином не сошелся, — пробурчал он.
Уже смеркалось, когда он втиснулся в битком набитый автобус, идущий до Викане. Там он зашел в магазин фру Люнд и позвонил фру Эриксен. Узнал, что Этта даже не звонила. Моторная лодка Юханнеса доставила его и множество других на Ханкэ.
На острове бурлила жизнь по случаю осенней регаты. И черт с ней, с Эттой. Если ему вообще придется когда-нибудь с ней еще говорить, он отчитает ее на чем свет стоит, и все — конец. Уж больно высокого мнения о себе и любит кочевряжиться, как-нибудь он обойдется без нее. Обожает командовать, распоряжаться. А сколько оправданий у нее в запасе, когда иной раз забывает о его существовании…
Тем временем Вебстер наслаждался ужином у фру Эриксен. Утоляя ее любопытство, объяснил, что этот Бугер не слезает с него, требует окончательного подведения итогов, и все такое прочее. А так-то дело это его, Вебстера, мало касается. Надоел ему этот Бугер. Пристал как клещ. Вообще-то работу свою знает, молодец.
— Дело, считай, завершено.
— Но деньги он так и не нашел, — заметила фру Эриксен. — Правда, вы убедились, что Стефансен невиновен. Что я говорила с самого начала? Бедняга.
В час ночи Вебстер проник в коттедж Стефансена, уверенный, что хозяйка не вернется так скоро. Последний автобус выходил из Фредрикстада в двенадцать. Если она приедет на машине, он услышит. Он запер наружные двери, открыл одно окно в задней стороне дома и приступил к обыску, светя себе фонарем. Все было тщательно осмотрено при первом обыске, но он решил все-таки посмотреть еще раз. Потайные отделения шкатулки по-прежнему были пусты.
Перед тем как завершить осмотр гостиной, он вышел во двор покурить в темноте. Потом вернулся. Крышка рояля была заперта. Естественно, ей еще не до рояля. Он нашел ключ под шелковым покрывалом, внимательно исследовал рояль. Ничего.
А через минуту с удивлением воззрился на содержимое красивого углового шкафа — бутылку портвейна и бутылку коньяка, самых лучших марок. На бутылках не было казенных печатей. Но обе явно принадлежали к категории тех напитков, которые привозил из-за границы Холмгрен. Во время предыдущего обыска их тут не было, тогда в доме вообще не обнаружили спиртного. Рюмка с остатками вина давала повод заключить, что хозяйка недавно пила портвейн.
Действуя с надлежащей осторожностью, Вебстер достал из портфеля необходимые принадлежности, посыпал рюмку порошком, обнаружил знакомые отпечатки пальцев фру Стефансен; такие же были на початых бутылках.
Он позволил себе сделать вывод, что хозяйка дома недавно взяла эти бутылки в погребе Холмгрена. Стало быть, она проникла в дом господина директора, стало быть, не исключено, что она же в минувшую зиму сидела в кресле в его библиотеке. Хотя там могла быть и фрекен Харм. Вполне возможный вариант. Вебстер позволил себе пока исключить фрекен Энген из числа подозреваемых.
Полчаса спустя пришлось помощнику пристава Бугеру покинуть теплую постель. Вебстеру нужен был надежный свидетель того, что бутылки стояли в шкафу фру Стефансен. Бугеру было также поручено со списком в руках проверить наличие бутылок в погребе Холмгрена. Выяснилось, что недостает двух бутылок — одной бутылки портвейна и одной коньяка. Дом Холмгрена все еще был опечатан. Дело о наследстве ждало своего решения.
Люди, которые по пути в церковь проходили мимо старого дома Холмгрена, посматривали на него с серьезным видом и тихо переговаривались между собой. Простые добропорядочные люди в праздничном платье, которых кормил лесопильный завод.