— Бога ради, господин Вебстер, дайте же мне уехать. Неужели вы собираетесь задержать меня?
Вебстер заверил, что никто не собирался снимать его с поезда.
— Позвольте только обыскать вас. Порядка ради.
Вебстер умолял извинить его, но что поделаешь — служба. Приказ высокого начальства.
Стефансен недоумевающе посмотрел на него, но послушно проследовал в туалет. Детективы обыскали его быстро и тщательно. Затем Стефансену пришлось предъявить для осмотра ручной багаж и выдать ключи от большого чемодана.
Вебстер еще раз учтиво извинился.
— Увы, нам приказали.
Стефансен протянул на прощание дрожащую руку, охотно принял извинения. Поблагодарил вообще за гуманное обращение. Только тут Вебстер вспомнил про тропический шлем. Снял его с крючка, и вдруг в шею ему сзади впились чьи-то ногти. Стефансен дико визжал с пеной у рта. Вмешались детективы, надели на него наручники. Его пришлось выносить из вагона.
В изолирующей набивке шлема были спрятаны шестьдесят тысяч крон.
Наконец-то мне удалось вскрыть нарыв, — произнес Вебстер.
14
Вебстер не сомневался, что на сей раз Стефансеном владеет неподдельный страх, даже на здоровье может отразиться. Он всячески старался его успокоить, сперва вместе с врачом, потом наедине. Мечта о путешествии в далекую экзотическую страну приобрела у Стефансена характер мании. И Вебстер рассчитывал, что сможет заставить кассира развязать язык, если у того сохранится надежда осуществить свою мечту в не слишком отдаленном будущем. А потому предложил ему небольшую сделку. Он, Вебстер, был мастер на заключение подобных сделок в тюремных камерах.
— Я понимаю вас, Стефансен, — сказал он. — Теперь послушайте меня. Потому что я желаю вам помочь. Поверьте, ваше путешествие в Кению еще может состояться.
Стефансен живо приподнялся на локте и уставился на Вебстера:
— О, только не обманывайте меня, умоляю, не обманывайте.
— Я не собираюсь вас обманывать. Единственное, с чем я не могу вам помочь, так это с деньгами.
Стефансен только махнул рукой, как будто деньги — не главное для путешественника. Лишь бы выйти на свободу.
— Слушайте меня внимательно, господин Стефансен. — Вебстер продолжал пользоваться обращением «господин». — Вы признаетесь мне во всем, от начала до конца, ничего не утаиваете. За вами не числится никаких прежних криминалов. С вашим полным признанием я могу обратиться к прокурору. Ваше дело будет рассмотрено судом первой инстанции. Я сделаю все зависящее от меня, чтобы приговор был мягким. В данном случае не сомневаюсь, что мне это удастся. Очень важно, что деньги обнаружены. Боги сразу добреют, когда золото возвращается в подвал. Постараюсь нажимать на смягчающие обстоятельства — дескать, вам во что бы то ни стало нужно было вырваться, сложилась совершенно невыносимая обстановка. Я ведь прав?
Стефансен задумчиво кивнул.
— Таким образом, вы будете избавлены от долгого мучительного судебного процесса. Но это только при условии чистосердечного признания. Иначе вы так просто не отделаетесь. Конечно, вам самому выбирать. Мое дело — дать добрый совет. Получите небольшой срок, отсидите, потом уедете. Сами знаете, предварительное заключение зачитывается. Вы помогаете нам разобраться в трудном деле. Мы будем вам признательны. Мне уже немало известно, рано или поздно следствие будет доведено до конца. Но вы можете значительно облегчить и ускорить решение проблемы.
Стефансен справился, может ли он рассчитывать на условный приговор. Вебстер ответил, что не берется ничего обещать, но попытается ходатайствовать и об этом.
— Всякое бывает, — сказал он. — Иногда ко мне прислушиваются там, наверху. Вы ведь уже не один месяц отсидели.
Вебстер распорядился, чтобы Стефансену принесли кофе. И вот уже пишущая машинка отстукивает показания — откровенную и обстоятельную повесть о жизни одного человека. Лицо кассира постепенно прояснялось, точно он избавлялся от тяжелой муки и обретал совершенный покой, выплескивая все, что накопилось в душе. Вебстер помогал короткими вопросами.
— Видно, я родился под несчастливой звездой, господин Вебстер, — начал Стефансен. — Или, вернее, моя звезда почти с самого начала пошла не по той орбите. Не знаю даже, где корни моей вины; может быть, сам что-то упустил очень рано. С задатками все было в порядке, голова работала нормально, в школе мало кто мог сравниться со мной. И все-таки я не сумел найти себя, не хватило сил, чтобы отвоевать себе достойное место в обществе, да и поддержки особенной не было. Довольствовался своими мечтами и стал обычным служащим, притом служба меня вовсе не увлекала.
Стефансен рано женился. И разочаровался в семейной жизни даже раньше, чем она сложилась по-настоящему. Он был без памяти от будущей супруги еще до того, как она в возрасте шестнадцати лет обручилась с Холмгреном.
— Но ведь это все полиции знать ни к чему?
— Продолжайте, рассказывайте, — приветливо сказал Вебстер. — Я не все подряд записываю, но… Она была редкостная красавица?
— О, сказочная. Не один я сходил с ума по ней. И у нее было много хороших качеств, не гулена какая-нибудь. Умная, живая и добрая. Да-да, очень добрый человек.
Как это случается с юными девушками, она не устояла перед сильным молодым мужчиной — Холмгреном. Очень уж он ей сильно нравился. Оба были люди практичного склада, без особых сантиментов. Холмгрен стихов в ее честь не писал. Зато их писал Стефансен. Она оставалась предметом его мечтаний, он был ее скромным поклонником. Ее это забавляло, да и лестно было. Иногда он приглашал обоих к себе, в старый, красиво обставленный дом. Мать Стефансена, хрупкая, болезненная дама, умела произвести впечатление своими манерами, создавала атмосферу, которая импонировала юной Анине. Стефансен должен был казаться ей более изысканным кавалером, чем Холмгрен, он получил образование, недурно играл на рояле, говорил более «культурно». Холмгрен в ту пору одолевал премудрости науки в вечерней школе.
— Понимаете, господин Вебстер, мне приходилось много размышлять о том, как у нас все развивалось.
Вебстер кивнул, предложил Стефансену маленькую сигару, поднес спичку. Стефансен поднялся на локте, обвел камеру растерянным взглядом.
Итак, кончилось тем, что он женился на Анине Росс. Ему не следовало этого делать, но уж так получилось. Холмгрен воспринял случившееся, как надлежит мужчине. Сказал только: «Ничего не поделаешь. Сам знаю с культурой у меня слабовато». Анина предоставила Стефансену объясняться с ним. Неприятно, очень неприятно…
Вскоре после этого умерла мать Стефансена. Наследство было небогатое. Стефансен поступил на службу в Сарпсборге, отказался от планов учиться на геолога. Тем временем Холмгрен — сильный, полный жизни — твердо становился на ноги. Заходил в гости, чему Анина и Стефансен были только рады, он вносил оживление в скромную обитель, где молодым супругам не так-то весело жилось.
Постепенно Стефансен стал замечать, что жена скептически посматривает на него. На то были свои причины. Радужные перспективы, которые он рисовал во время ухаживания, никак не реализовались. Он оказался не тем мужчиной, какого она себе желала. Чересчур, деликатный, малопрактичный. На другой, более подходящей его натуре службе он, наверно, смог бы лучше проявить себя. «Деликатному человеку и работа нужна соответствующая. В ней он сможет раскрыться в полную меру».
Он постоянно думал: «Время уходит впустую, у меня нет приличной должности. За способностями дело не стало, но где отдача?»
Стефансен сел на нарах, подтянул шерстяное одеяло.
— Наверно, вам скучно все это слушать?
Худые руки еще сохраняли горный загар. Вебстер мотнул головой:
— Нет-нет, продолжайте. Как насчет кофе? Вам сразу станет лучше. Спичку?
Супруги все больше отдалялись друг от друга, но расходиться не стали. Он почувствовал, что она воспринимает его скорее как мальчика, чем как мужа. Но упреками не донимала. Иногда проявляла иронию, чисто по-женски. В ее отношении к нему стало проскальзывать высокомерие. Ей бы знать по-настоящему, что он собой представляет. Да как узнаешь, когда они продолжали отдаляться друг от друга.