Теперь смеется Лестер. Полуобернувшись к толпе, он делает жест одной рукой.
– Если бы вы явились, когда Община еще одно-два столетия прожила в мире, мы, может быть, и поверили бы вам. Но кто из нас не слышал рассказов стариков, которые были свидетелями того, как Сломанный-Зуб обманул Ур-ксоун возле Ложного Моста в самом конце старых войн? Какой человек не читал трогательные рассказы о каком-то своем прапрапра-деде, который избежал смерти в ущелье Мира в Годы Лжи?
Он поворачивается к Ро-кенну.
– Наши знания обманов получены на собственном горьком опыте. Мы с большим трудом завоевали мир – и эти уроки не забыты.
Нет, могучий ротен. Мы с извинениями отказываемся просто верить вам на слово.
Легкое движение грациозной руки удерживает новый гневный взрыв Ранна. Сам Ро-кенн словно забавляется, хотя на его лице мы снова видим это странное столкновение противоречивых красок.
– В таком случае какая же у нас гарантия, что вы уничтожите эти объекты, когда мы улетим, а не оставите их в таком месте, где их смогут найти будущие обитатели этой планеты? Или, что еще хуже, представители Великих Институтов через какую-нибудь тысячу лет?
У Лестера готов ответ.
– В этом и заключена ирония, о могучий ротен. Если мы, как разумные существа, помним вас, значит, мы по-прежнему свидетели, способные давать показания о вашем преступлении. Таким образом, если мы сохраним память, у вас есть основания действовать против нас.
Но если, с другой стороны, мы успешно пройдем тропой избавления и забвения, через тысячу лет мы станем подобны глейверам и будем для вас совершенно неопасны. Не будем больше способны свидетельствовать. В таком случае у вас не будет причин вредить нам. Поступать так было бы неразумно и даже рискованно.
– Верно, но если к этому времени вы забудете о нашем посещении, разве не забудете вы также места, где спрячете эти изображения? – Ро-кенн протягивает пластинку. – Они будут лежать в засаде, как затаившиеся снаряды, и терпеливо ждать времени, когда смогут попасть в нашу расу.
Лестер кивает.
– В этом и заключена ирония. Возможно, вас удовлетворит наша клятва обучить последующие поколения песне-загадке, если хотите, – чего-нибудь очень простого, которое сохранится даже в примитивном сознании наших потомков.
– И какова цель этой загадки?
– Мы сообщим нашим детям, что, когда с неба явятся существа, знающие ответ на загадку, им следует передать эти предметы из тайных святилищ. Отдать звездным повелителям, вашим преемникам, о могучий ротен. Естественно, если мы, Шесть, сохраним подробные воспоминания о вашем преступлении, мы, мудрецы, предотвратим передачу, потому что это произойдет слишком быстро. Но эта память не будет передаваться детям или сохраняться с такой же тщательностью, как загадка. Ибо воспоминания о вашем преступлении – это смертельный яд.
Мы предпочитаем забыть, как и зачем вы приходили. Только в таком случае мы будем в безопасности от вашего гнева.
Лестер предлагает хитроумную и тщательно продуманную сделку. На совете ему трижды приходилось разъяснять свой план. Теперь толпа волнуется, поглощая идею элемент за элементом, делясь понятым, пока восхищенный шум не окружает, подобно расплавленному свету, тесно зажатые существа. Поистине, элегантная сделка.
– Откуда нам знать, что так мы получим все объекты? – спрашивает Ро-кенн.
– В определенных пределах вы должны полагаться на удачу. Вы ведь и летели сюда как игроки, не правда ли, могучий ротен? Вот что я могу вам сказать. У нас нет никакого желания, чтобы эти изображения сохранялись долгие века и чтобы потом их могли обсуждать юристы Институтов, чтобы они искали поводы для наказания наших родичей – космические расы, которые по-прежнему населяют звезды. Своей прочностью и неистребимостью эти пластинки представляют собой осквернение цели нашего пребывания здесь. Ведь наша цель – вернуть себе невинность. Обрести второй шанс.
Ро– кенн задумывается.
– Похоже, мы явились на Джиджо на несколько тысяч лет преждевременно. Если вам удастся пройти по вашей Тропе, эта планета станет бесценной сокровищницей.
Вначале мы не совсем ясно понимаем смысл его слов, потом по толпе пробегает гул – от фырканий уров и свистов квуэнов до гулкого хохота хунов. Некоторых поражает ум Ро-кенна, на других действует скрытый комплимент – что ротены захотят принять предразумные расы, которыми можем стать мы Шесть. Но это не всеобщая реакция. Некоторые из присутствующих кипят гневом, отвергая всякую возможность принятия ротенами.
Разве не кажется нам этот гнев глупым, мои кольца? Разве раса клиентов может контролировать, кто станет ее патроном? Нет, если верны сохранившиеся у нас сведения.
Но все эти книги истлеют задолго до того, как это произойдет.
– Обменяемся клятвами? – спрашивает Ро-кенн. – На этот раз основанными на самых прагматических основаниях – на взаимном удержании?
По этому соглашению мы улетим на нашем корабле, подождав только возращения из экспедиции нашей разведочной машины и подавив горечь, которую мы испытываем из-за подлого убийства наших товарищей. В обмен вы все поклянетесь забыть наше вторжение и нашу неудачную попытку говорить с вами через голос вашего Святого Яйца.
– Согласны, – отвечает Ум-Острый-Как-Нож, щелкая клешнями. – Сегодня вечером на совете мы подберем загадку, ответ на которую будет сообщен вам. Когда ваши соплеменники в следующий раз прилетят на Джиджо, они могут найти планету невинных. И наши потомки отведут их к месту укрытия. Тогда вы сможете забрать изображения-мусор. Сделка будет завершена.
Толпу охватывает надежда, наш реук воспринимает ее как волну зеленой дрожи.
Можем ли мы поверить в такую возможность, мои кольца? Что Шесть все-таки доживут до счастливого конца? Фанатикам кажется, что они добились своего. Их юная предводительница возбужденно приплясывает. Никакого наказания за их насильственные действия не будет. Напротив, они прославятся как герои Общины.
Что скажете, мои кольца? Наше второе кольцо разума напоминает нам, что некоторые еретики могут предпочесть, чтобы гневный огонь и чума стерли с Джиджо инфекцию, которая называется Шесть. Да, есть еще одна, меньшая по размерам фракция еретиков. Эти эксцентрики считают, что наша судьба совсем в ином направлении, на которое в священных Свитках нет даже намека. Зачем ты вспоминаешь об этом, мое кольцо? Какое отношение имеет этот вздор к нашему времени и месту?
Писцы записывают подробности соглашения. Вскоре высокие мудрецы должны будут окончательно рассмотреть его и дать согласие. (Готовьтесь, мои кольца!) Тем временем мы размышляем над аномалией, о которой сообщает нам реук; он по-прежнему передает противоречивые раздражающие цвета Ро-кенна. Может ли это быть тенью обмана! Обмана и насмешливой забавы? Радостного принятия соглашения, но только внешнего, выигрывающего время, пока…
Перестань, приказываем мы нашему второму кольцу, которое легко увлекается. Оно прочитало слишком много романов. Мы недостаточно знаем ротенов, чтобы прочесть в их внешности тонкие оттенки значения.
К тому же разве Ро-кенн не пойман в ловушку? Разве у него нет оснований бояться изображений на твердом металле? Логично рассуждая, он не должен идти на риск наказания всей своей расы, всего своего потомства.
Или он знает что-то такое, чего не знаем мы?
Какой глупый вопрос, когда речь идет о звездном боге!
Толпу охватывает надежда, а я/мы с каждым дуром нервничаю все больше. Что, если им безразличны эти фотографии? В таком случае Ро-кенн может согласиться на все, ибо, когда прибудет могучий корабль, все эти клятвы будут не важны. Тогда, обеспечив свою личную безопасность…
У нас не было возможности закончить это капающее рассуждение. Ибо неожиданно произошло кое-что еще. Слишком быстро и неожиданно, чтобы успеть просочиться в наш воск.
Все началось с резкого человеческого крика…
Один из сикофантов, сторонник ротена, указывает мимо звездного бога на носилки, где лежат два его мертвых товарища…
На двоих погибших при взрыве набросили тонкий шелковый покров. Но мы видим, что этот покров откинут, обнажив покойного ротена и покойного звездного человека…
Неужели мы видим портретиста Блура, который своим записывающим устройством пытается сфотографировать лица мертвых?
Блур не обращает внимания на гневные крики сторонников патронов ротенов. Он неловко достает одну экспозировавшуюся пластинку и вставляет другую. Он кажется зачарованным, сосредоточенным только на своем искусстве, он не видит разгневанного Ранна, не слышит, как Ро-кенн что-то кричит на Галактическом шесть…
Блур замечает устремленного на него робота, и у него остается только время для последнего поступка истинного профессионала. Своим хрупким телом портретист закрывает свою драгоценную камеру и умирает.
Проявите терпение, вы, меньшие кольца, расположенные дальше от органов чувств. Вы должны подождать, чтобы погладить эти воспоминания нашим внутренним дыханием. Потому что для тех, кто расположен выше на нашем заостренном конусе, события происходят стремительно и накладываются друг на друга.
Узрите – неистовый гнев звездных богов, их апоплексическую оскорбленную ярость!
Наблюдайте – тщетные крики Лестера, Вуббена и Фвхун-дау, призывающих к сдержанности!
Будьте свидетелями – гибели Блура, превращения его в дымящуюся груду!
Заметьте – как пятится толпа от этого насилия, а с опушки леса бегут другие фигуры в черном!
Бойтесь – парящих роботов, готовых к удару, готовых убивать по приказу!
И прежде всего смотрите – на сцену прямо перед нами, на то, что фотографировал Блур перед смертью…
Эта картина сохранится в памяти, пока цела эта груда колец.
Два существа лежат рядом.
Одно – самка человека; она мертва, ее заново вымытое лицо спокойно и мирно.
Вторая фигура казалась столь же спокойной и неподвижной, когда мы в последний раз видели ее перед рассветом. Лицо Ро-пул как идеализированное человеческое, выразительное, поражающее шириной лба, широкими скулами и чисто женским подбородком. На этом лице при жизни всегда была победительная улыбка.
Но сейчас мы этого не видим!
Мы видим, как из лица Ро-пул выбирается дрожащая тварь… забирая с собой большую часть лица! Тот же лоб, те же щеки и подбородок теперь образуют тело существа, которое сидело на ротене, как на нас сидят реуки, сидело так основательно, что не видно было ни одного шва или соединения.
Объясняет ли это диссонанс? Столкновение цветов, переданное нашим реуком-ветераном? То, что одна часть лица Ро-кенна выражает резкие эмоции, а вторая всегда остается холодной, невозмутимой и дружелюбной?
Тварь уползает, и зрители видят, что осталось: острое узкое лицо, без подбородка, заостренное, с очертаниями черепа, совсем не похожими на человеческий.
Исчез мираж небесной красоты в земном понимании. Основные черты остаются гуманоидными, но это обостренная, хищная карикатура на нашу младшую расу.
– Хр-рм… Я видел это лицо раньше, – говорит Фвхун-дау, поглаживая свою белую бороду. – Читал в Библосе. Тайная раса с репутацией…
Ранн снова набрасывает покров на трупы, а Ро-кенн резко прерывает:
– Это неслыханное оскорбление!
Теперь наш реук ясно показывает Ро-кенна как два существа в одной живой маске. Исчезло терпеливое веселье, исчезла готовность сдаться перед шантажом. Сейчас нам нечем шантажировать.
Нечем.
Ротен отдает приказ Ранну:
– Нарушь радиомолчание и вызови Кунна! Немедленно!
– Добыча будет предупреждена, – отвечает явно потрясенный Ранн. – И охотники тоже. Смеем ли мы…
– Придется рискнуть. Немедленно повинуйся! Вызови Кунна, потом расчисть здесь все.
Ро– кенн указывает на толпу, на своих прихлебателей и на мудрецов.
– Никто не должен остаться, чтобы рассказать об этом.
Роботы поднимаются, потрескивая страшной силой. Толпа в ужасе кричит.
И тут – словно в какой-нибудь земной сказке – открывается ад.