– Слышу… Но пока не пониманию.
– Вы только, Зинаида Львовна, ничего такого не думайте… Я ради дяди на всё готова. А тут… Тут… Так некрасиво получилось! Понимаете меня?
– Нет! Не понимаю! – резко ответила Зиночка.
– Да не ругайтесь на меня! Я и так расстроена!
– Хорошо, извините. Что случилось, и чем я могу вам помочь?
– Соседи… Соседи говорят, что сегодня – девять дней, и спрашивают про поминки. Мне не жалко! Я сама родилась и выросла в России, но водку пить не буду! Зинаида Львовна, может, вы подъедете?! Пожалуйста. Я лапшу довариваю, в кулинарии купила салаты. Помогите мне! Я тогда позову соседей. Пусть, кто хочет, придёт. И вы… Вы приходите. Может, ещё кто-нибудь из его коллектива подъедет?
Наконец Зинка сообразила, о чём идет речь.
– Я вас поняла, Алла, не переживайте, заеду ненадолго.
– Спасибо вам. Буду ждать.
Хорошо, что город Кумск – с населением в восемьдесят тысяч – не слишком большой населённый пункт. Доехать из конца в конец города можно за двадцать минут.
Было всего три часа дня, и Зинаида решила ещё зайти в магазин и купить парочку бутылок водки на всякий случай. Вряд ли пришедшие поймут «кошерные поминки»…
По дороге она созвонилась с корректоршей Светланой Владимировной, но та, сославшись на нездоровье и расстройство в связи с убийством Лерочки, идти наотрез отказалась.
Аллочка оказалась смуглой брюнеткой с выдающимся бюстом и еле заметными усиками над верхней губой. Она была и вправду напугана, указывая Зинке глазами на немногочисленных «скорбящих соседей», сидевших вокруг стола.
Компания была достаточно живописной! Три старушки – божьих одуванчика – жались с краешка и, не поднимая глаз от тарелок, медленно хлебали куриный суп.
Остальная компания из четырёх человек – две женщины и два мужчины – словно сошла с полотен работающего в жанре фигуративной живописи и стиле гротескного реализма художника Василия Шульженко. Его «антигламурные» сюжеты на тему российского пьянства вызывают дрожь отвращения у мирных обывателей.
– Вот! – прошептала Аллочка. – За пятнадцать минут бутылку выпили! Шикор ле-халутин – пьяницы несчастные, – выругалась племянница.
Поздоровавшись, Зинаида присела к столу.
Компания пьяниц с заплывшими сизыми лицами на минуту примолкла. Затем один из них ловко откупорил новую бутылку и потянулся через стол, чтобы обслужить Зиночку.
Зинаида молниеносно накрыла рюмку рукой.
– Спасибо. На поминках не пью.
– Тоже израильская? – алкаш недобро усмехнулся.
– Нет! – храбро парировала Зинаида. – Русская и православная!
– Тогда выпей за помин души усопшего соседа нашего Марка! По нашей православной традиции выпей! – его рука снова нависла над Зинкиной рюмкой.
– Вы меня извините, но вы явно заблуждаетесь: не было и нет в христианских канонах традиции употребления водки на поминках. Это то, с чем православной церкви приходится бороться и даже запрещать такого рода поминовение, как не имеющее ничего общего с христианским. Усопшим, прежде всего, нужны наши добрые слова и дела в память о нём. А поминальная трапеза представляет собой своего рода доброе дело, которое направлено на тех, кто живёт рядом: людей близких, знакомые, а также – люди неимущих… Которые, побывав на обеде, могли бы вознести молитву о душе усопшего. Так что, если хотите, помянуть – говорите. Пить или не пить – дело вашего вероубеждения…
– Ну и скажу! И скажу, и выпью! – заявил ветеран алкогольного движения. – Спи спокойно, Марк Израилевич! Пусть земля тебе будет пухом! Если встретишь на том свете внучку нашу, нашу Диночку Борисову…
При этих словах пьяная тётка, сидевшая рядом с говорящим, выпила залпом, не дожидаясь конца речи, и зарыдала в голос.
– Внученька наша единственная, кровиночка Диночка… Красавица наша болезная… Умерла голубка, ангельская душа, – она оттянула ворот грязной футболки и смачно высморкалась себе за пазуху.
Вся когорта алкашей дружно выпила по стопке и налегла на салаты.
Зинка не поверила своим ушам!
Вот, это ж надо так допиться, чтобы для красного словца выпить за упокой живой внучки!
– Извините, ради бога, – Зинуля сменила тон. – Ольга… По мужу Борисова – ваша дочь?
– Наша, наша, – тётка подняла на Зинку слезящиеся глаза. – Олюшка – доченька, Диночка – внученька… Мишка бросил их, кобель гулящий… А Диночка, она всё болела… Все болела, – тётка громко икнула. – А он – гулящий… Всё деньги проклятые…
«Да… Родственнички у Михаила Григорьевича ещё те… Понятно, почему Динка без них особо не скучает и распространяться на их тему отказывается… Бедный Мишка!», – с сожалением подумала Зинка.