Е. Весник в своей книжке цитирует Иоанна Златоуста, всенародно любимая артистка Л. Целиковская ходила в церковь, артист Е. Стеблов признается, что молится даже на сцене; фразу из театрального фольклора, ставшую названием его книги «Против кого дружите?» – он относит к человеческим «единствам по горизонтали», в отличие от ощущаемого в церкви, особенно после исповеди и причастия, «единства по вертикали». Г.В. Свиридов в последние годы жизни сочинял духовную музыку, замечательный певец Александр Ведерников написал большую икону Николая Чудотворца для храма в поселке Белогорка под Петербургом, режиссер Марк Захаров с поэтом Андреем Вознесенским перед показом «Юноны» и «Авось» молились у Казанской иконы в Богоявленском соборе и – очевидное чудо – бдительные советские чиновники с первого раза разрешили к показу спектакль, в котором звучат православные песнопения, полощется Андреевский флаг и в финале все персонажи поют «Аллилуиа!».
Почему так притягательны произведения Агаты Кристи[55]? Очевидно, потому, что отличаются от прочих изделий детективного жанра безупречной нравственностью и почти философской глубиной; ее любимые герои благородны, отзывчивы к чужому горю и крайне щепетильны в вопросах морали. Конечно, в основе успеха богатство внутреннего мира самой писательницы, ее вера: она с детства полюбила Христа, Его примером утешалась в жизненных скорбях, изменах и обидах, каждое воскресенье посещала богослужение и часть дохода от изданий потратила на изготовление витража для своей церкви в Черстон Феррерс, Эксетер, причем мало того что дала деньги, сама искала эскизы и художника, отстаивала свой выбор перед епархией, а после испытывала «гордость и смущение», глядя на изображение в восточном окне Доброго Пастыря, Девы Марии с Младенцем, рыбаков в лодках, забрасывающих сети, и Иисуса, идущего по воде.
Многие, даже из писательского окружения, восхищались исключительной порядочностью и мужеством Б.Л. Пастернака (1890 – 1960): он пробовал говорить правду кровожадному вождю, отважно навещал семьи репрессированных, посылал деньги и продукты в лагеря; бесстрашие его происходило из абсолютного доверия божественному Промыслу. Любой самый церковный христианин позавидует его терпеливой незлобивости в отношениях с людьми. Одна забытая ныне писательница в пору травли его за «Доктора Живаго» в письме рвалась «пулю загнать в лоб предателю!», а он ответил: «благодарю Вас за искренность…»; блаженны кроткие. Перед смертью он исповедался и причастился.
Булат Окуджава (1924 – 1997) и Ролан Быков (1929 – 1998) крестились на смертном одре, но крещение как для одного, так и для другого стало итогом всего пережитого, передуманного, выстраданного; творчество того и другого носило, без сомнения, высокий нравственно-христианский характер.
Иные полагают, что появление «под занавес» религиозных запросов связано со страхом смерти: а вдруг и в самом деле там что-то есть, надо приобщиться на всякий случай. На самом деле прозрение зависит не от возраста, а от душевной и умственной зрелости: поумнев, человек по-другому, чем прежде, оценивает себя, его занимают иные, чем прежде, вопросы, у него рождаются иные, чем прежде, потребности: желание любить, молиться, каяться и исправляться. Надежда Павлович, зайдя однажды в православную церковь под Ригой, в Юрмале, увидела там известного поэта, друга и соратника Маяковского[56]; Н. Асеев стоял на коленях у правого клироса перед иконой; он молился, и по лицу его текли слезы».
Иногда грустные обстоятельства стимулируют глубокие размышления: библейский Иов, пока наслаждался благоденствием, никогда не задумывался о смысле бытия, просто работал, любил жену, растил детей; только потеряв богатство, здоровье и близких, на грани небытия, в страдании и страхе, оставшись наедине со своим я, он пробудился от сна, в который погружают земные заботы, и задумался о Боге, себе самом и своей вере. В конце каждый оказывается в подобной ситуации: жизнь прошла, ничего не изменишь; остается определяющий посмертную судьбу выбор: «да будет имя Господне благословенно» Иова или «прокляни и умри» его жены.
к оглавлению
Умному всё полезно
Всё позади, мы можем с тобой тихо поговорить
О том, как хорошо стареть и корни в землю пустить,