- Просто старая, всеми использованная и никому не нужная, - заканчиваю я за него, медленно и чётко произнося каждое слово.
- Что я должен сделать? - беспомощно спрашивает он. - Ну, я ведь должен что-то теперь...
-Да брось ты, - мне вдруг становится жаль его. Натягиваю платье на голое тело и поворачиваюсь спиной. - С молнией хоть помоги. Сквозит тут. Холодно.
Когда, соединив ткань, замочек доходит до верха, слышу плохо скрытый вздох облегчения. Смотрю по сторонам, ищу чего б ещё надеть, раз уж не задалось.
- Не ты, - говорю, - первый и не ты последний. Не переживай, сейчас всё разрулим.
Открываю бар. Достаю пару бутылок и бокалы.
- Вино - это классика. Любой поэт подтвердит, они в таких вещах разбираются и топят меня там каждый на своей персональной глубине. Абсент тоже нормально. Творческие личности заливали меня им по самое не хочу. “И Ван Гог, и Матисс, и Дали”, - напеваю под нос. - У тебя есть какие-то гастрономические предпочтения или доверяешь моему вкусу?
- Я что же, сейчас вот...
- Ага. Напьёшься. Потом протрезвеешь, извинишься перед друзьями, коллегами, девицами и всеми, кому ты там из-за меня нахамил. Авось, простят. Люди склонны прощать тех, кто заблуждается. Гораздо тяжелей простить тех, кто был прав.
- А вы?
- А я как всегда утону, - тут я смеюсь, что выглядит вполне естественно.
К концу второй бутылки мы уже довольно близки, и я делюсь с ним всеми самыми главными тайнами, которые он к утру всё равно забудет.
- Я тут подумал, - вдруг спрашивает он, с трудом фокусируя взгляд и поднимая голову с моего плеча, - а это не больно - каждый раз тонуть?
- Нет конечно, - в очередной раз вру я и ставлю пустой бокал на стол.
Люли, люли, люленьки
Люли, люли, люленьки
Прилетели гуленьки,
Сели гули на кровать,
Стали гули ворковать,
Стали гули ворковать,
Нашу деточку качать...
- Укачивать пробовали?
- Пробовали. На руках по очереди носили. Холили. Лелеяли. Тепло укутывали. Не помогает.
- Кормили?
- Пустышку выплёвывает, но из бутылки вроде бы сосёт.
- Может, колыбельную спеть?
- Ой, чего только не пели!
Словно по дирижерскому взмаху неизвестно откуда взявшийся хор затянул слащавыми голосами:
- Спи, моя радость, усни...В доме погасли огни...
Затем хор перешёл на "Спят усталые игрушки", разложив "глазки закрывай" на два голоса в терцию.
- С этим надо определенно что-то делать, - слышалось отовсюду. - Но сначала нужно разобраться, кто разбудил, и наказать виновных.
Посыпались разнообразные предложения, одно креативней другого:
- Колесовать! Четвертовать! Казнить нельзя помиловать! Назначить комиссию! Привлечь к ответственности! Эмбаргировать! Санкционировать!
- Да замолчите уже! Уснешь тут при таком шуме.
- Тишина-а и поко-ой, крепко гла-азки закрой... - подхватил хор.
- Нет, надо разобраться...
- Вам надо, вы и разбирайтесь.
- Нельзя так оставлять.
- Вот и не оставляйте.
Тем временем хор затянул "Спят курганы тёмные" задушевным тенором Марка Бернеса, но под неодобрительный свист присутствующих быстро опомнился и переключился на традиционное "Баю-баюшки-баю, не ложися на краю".
Лихо ощерилось, огляделось и придвинулось к самому краю. Почесало кривыми пальцами грязный бок, сплюнуло сквозь гнилые зубы и тяжело вздохнуло.
- Не спится мне. Бессонница.
Где-то вдалеке раскатисто загрохотало, засвистело. На секунду всё смолкло, словно перед грозой. Ветер забился под половицы и стих. Затем ухнуло совсем рядом - глухо, надрывно, зловеще. Земля качнулась и зашлась мелкой дрожью.
- Ах да, Серому скажите, чтоб курева захватил, бухла побольше и пару девок. Чтоб веселее бодрствовалось.
"Придёт серенький волчок..." - тихо всхлипывал хор.
Красоты другая сторона. Диптих 1. Вот в сумерках ущербная луна, Вот сломанная ива над обрывом... Увидишь некрасивое в красивом, И красоты другая сторона Мелькнет лучом на реверсе монеты, Найти б слова, чтоб рассказать об этом.. Но день прошел, а ночь уже темна. Повис наш мир в огромной пустоте, Где сны чисты, как слезы старой шлюхи, Где лишь слепые распускают слухи О якобы всесильной красоте. 2. О якобы всесильной красоте - Вполголоса, как будто в доме мертвый. В тот час, когда границы суток стерты, Покажется, что враз осиротел. А новый день уже грозит расплатой, И ты, во всём на свете виноватый, Откроешь дверь неведомой беде. Как давний друг из прежних добрых лет, Она войдет и молча станет слушать До первых звезд - и вот тогда ей душу Отдашь, как позабытый долг за свет.
Февральский демон Мой демон, грустный, как февраль, Промокший насквозь у подъезда, Пришел за мной - а я в разъездах. Командировочная даль Давно милее стен домашних. Где позабыт был день вчерашний, И отчего его мне жаль? Постностальгический упрек Звенит монетою в кармане. Прозрачен алкоголь в стакане. Зачем себя не уберег В такую слякоть от простуды, От ностальгических страстей? Воспоминание о ней: Я не забуду, не забуду... А вот забыл. И что с того? Здесь не осталось ничего. Звонком трамвайным тренькнет жалость, Завоет брошенным щенком, Всплакнут дожди под каблуком, И демон, до смерти усталый, Накрывшись старым сюртуком, Уснет. И я усну, пожалуй.