И там, под ней, в чистой жидкости покоился рифленый слой какой‑то слизи, походившей на сыр, но слишком для него серой. Осколки коричневатого стекла пробивали эту липкую массу аккуратными параллельными рядами.
– Мне не разрешается открывать его вот так, – сказал тогда Рэй. – Но пусть идут на хер. Этот типчик вроде как света не боится.
– А что это за маленькие коричневые куски?
– Оксид индия и олова, нанесенный на стекло. Полупроводник.
– Господи, и что, он работает прямо сейчас?
– Даже когда мы разговариваем.
– Господи, – снова повторил Джоэл, а потом спросил: – Интересно, а как программируют такую штуку?
Рэй фыркнул:
– Не программируют. Учат. С помощью позитивного подкрепления. Прямо как гребаного ребенка.
Неожиданный плавный сдвиг в скорости движения. Джоэл вернулся в настоящее; подъемник стабилизировался, пять метров над волнами. Прямо над целью. Естественно, на поверхности нет ничего, кроме пустого океана; передатчик «Биб» в тридцати метрах под водой. Довольно мелко для самонаведения и слишком глубоко, чтобы стать навигационной помехой. Или чтобы превратиться в перевалочный пункт для чартерных лодок, охотящихся за легендарными морскими монстрами источника Чэннера.
Зельц отправил сообщение на тактический дисплей скафа: «Запуск?»
Палец Джоэла завис над клавишей «ОК», потом впечатал ее в основание. Защелки стыковочного механизма с лязгом открылись; подъемник швырнул Джоэла Киту вместе с грузом в воду. Солнечный свет на несколько секунд украдкой проник сквозь иллюминаторы, пока скаф болтался в упряжи. Волна с силой врезалась в передний иллюминатор.
Мир дернулся, поехал вбок и стал зеленым.
Джоэл открыл балластные цистерны и посмотрел через плечо.
– Идем вниз, народ. Ваши последние лучики солнца. Наслаждайтесь ими, пока можете.
– Спасибо, – сказал Фишер.
Остальные даже не пошевелились.
СОКРУШЕНИЕ
Преадаптированный.
Даже сейчас, на дне Тихого океана, Фишер не понимает, что имел в виду Скэнлон.
Он не ощущает себя «преадаптированным», по крайней мере, если под этим подразумевается то, что он должен чувствовать себя здесь как дома. Никто ни с кем не говорил, но, когда они не общались с Фишером, это выглядело чем‑то особенно личным. А один из них, Брандер… трудно утверждать наверняка из‑за линз и всего остального, но Джерри кажется, тот глаз с него не спускает, словно они откуда‑то друг друга знают. И выглядит это угрожающе.
Здесь, внизу, все открыто; трубы, пучки кабелей и вентиляционные каналы прикреплены прямо к переборкам у всех на виду. Он видел все это на экране перед спуском, но тогда это место выглядело более приветливым, полным света и зеркал. Вот, например, стена перед ним: здесь же висело зеркало. А на самом деле только серая металлическая переборка, отливающая жирным, грубым блеском.
Фишер перемещает вес тела с одной ноги на другую. На другом конце кают‑компании над библиотечной базой склонился Лабин, его скрытые линзами глаза смотрят на Джерри с холодным равнодушием. За те пять минут, что они были здесь, Кен произнес лишь одну фразу:
– Кларк все еще снаружи. Она заходит внутрь.
Под полом что‑то клацает. Поблизости бурлит смесь воды и гидрокса. Звук от распахнувшегося настежь люка, движение снизу.
Она взбирается в кают‑компанию, капли бусинами усеивают плечи. Ниже шеи гидрокостюм окрашивает ее тело в черный цвет. Тощий силуэт, почти бесполый. Капюшон скинут; светлые волосы, облепившие череп, обрамляют лицо столь бледное, каких Фишер никогда раньше не видел. Рот – длинная тонкая линия. Глаза, как и его, скрытые линзами, – невыразительные белые овалы на детском лице.
Она осматривает их: Брандера, Накату, Карако, Фишера. Они глядят на нее в ответ, ждут. Есть что‑то такое в лице Накаты, думает Джерри, похожее на узнавание, но Кларк его, кажется, не замечает. На самом деле она будто никого из них не замечает.
Пожимает плечами:
– Я меняю натрий на втором номере. Думаю, двое из вас могут пойти со мной.
Кларк выглядит не совсем человеком. Хотя и есть в ней что‑то знакомое.
«Как думаешь, Тень? Я ее знаю?»
Но та молчит.
Есть такая улица, где ни в одном из зданий нет окон. Уличные фонари льют болезненно‑медный свет на массы гигантских раковин и огромных волокнисто‑коричневатых тварей, выступающих из слизисто‑серых цилиндров (сидячие полихеты, вспоминает он: Riftia чего‑то‑там‑охеретус или что‑то в этом духе). Естественные трубы вздымаются то тут, то там над беспозвоночной массой колоннами из базальта, кремния и кристаллизованной серы. Каждый раз, когда Джерри подплывает к Жерлу, в его голове появляется образ какого‑то ужасающего прыща.