Никого.
Мальчик оглянулся, запоминая всё, отпечатывая образ красноватых скал-домов на листе памяти, повторил про себя: «Ни-ко-го», — и поднял лицо к небу. В стороне висела яркая белая звезда, заверяя, что она точно уж будет. Нолан словно почувствовал, что творилось с сыном, и взял его за руку, но ничего не сказал. Они пошли помедленней к дому дедушки. И каждый шаг приближал Рихарда к взрослой жизни, которой он всегда желал, и каждый шаг отдалял его от детства, которое лучше бы не кончалось, в чём мальчик себе скрепя сердце признался.
Педро попыхивал трубкой под навесом дома. Луна сквозь рваные облака выхватывала дымные фигуры, придавая им почти знакомые очертания. Нолан разжал пальцы, но сын свои ещё нет.
— Подойди, Рихард, — прошамкал старик, выпуская несколько невесомых колечек.
Мальчик присел на корточки и старик зашептал:
— Если ты встретишь девочку в черепе змеи на голове, не бойся и не спорь. Это — Соломея, прорицательница. Я много лет видел её во снах, и она всегда оказывалась права. Сдаётся мне, она знает лучше нас, что будет с этим миром.
— Я… Уже видел её… Во сне, — тихо ответил мальчик, отворачиваясь от желтоватых облачков.
Педро подавился дымом, закашлялся. Нолан, глядя на них сверху вниз, нахмурился, видимо, желая ввязаться в разговор.
— Понятно. Тогда мне больше нечего тебе сказать. Хотя, вот, возьми. — В руки мальчика легла золотая цепочка, на которой старик раньше носил свою трубку. — Верни Соломее при встрече. Это принадлежит ей. — Старик помолчал и добавил: — Здесь твой дом. Я пойму, если ты захочешь остаться в другом месте. Но, помни: здесь тебя любят и ждут. Иди. И… удачи, Рихард.
Он боднул внука лысеющей головой и усмехнулся. Нолан открыл было рот что-то сказать, но старик махнул в его сторону трубкой. Рихард встал, спрятал цепочку во внутренний карман жилетки, одновременно желая и страшась встречи с Соломеей вне сна.
— Вернёшься и сразу ляжешь спать, чтобы утром быть бодрым, — скомандовал отец. Сыну только и осталось, что согласиться. За спиной раздался трескучий смех однорукого Педро.
Бэн уже вовсю храпел, замотавшись в одеяло на кровати Рихарда. Мальчик вспомнил о лёгкой накидке, которую хотел сложить в сумку, скользнул в дальний угол, взял её и на обратном пути обо что-то запнулся. Бэн всхрапнул ещё громче. Феникс присел и коснулся того, что оказалось на пути. Ботинки гостя, но почему-то все грязные, хотя были чистыми после бани. Обойдя кровать, Рихард вернулся в комнату отца. Едва разувшись и раздевшись, нырнул под одеяло, пропал в тягучем сне без образов и смыслов, выбросив из головы всё лишнее.
— Подъём! — Нолан хлопнул в ладоши.
Рихард вскочил и сразу поморщился от далёкого грома. Где-то бушевал ливень, но за стенами дома чувствовалась разряжённая, предгрозовая сухая духота.
Отец так и был во вчерашней одежде, сидел у стола перед догорающими свечами. Несколько свитков лежали в стороне. На раскрытой книге, не давая увидеть содержимое, растянулся исписанный лист. Нолан обнял сына и отправил умываться.
У рукомойника снаружи стоял Бэн, кормил светлячков. Рихард зачерпнул маленьким стаканом травяного полоскания для рта, оглядел толстяка. В свете нежного рассветного солнца были видны пятна внизу на штанинах и на обуви.
— Куда ты вчера ходил, пока нас с папой не было? — спросил Феникс и погонял во рту душистую жидкость.
— Никуда… — Бэн выронил личинку, которую собирался кинуть светлякам и присел, чтобы поднять. Всё лицо и даже кожа под светло-медными волосами покраснели. — В туалет, — прошептал он.
— Зачем ты мне врёшь? — Рихард толкнул Бэна в плечо и тот повалился на спину, ударился головой о рукомойник, а сверху упал железный ковш и звонко покатился по мозаике на полу маленькой террасы.
— Да не вру я! — захныкал Бэн, закрыв лицо руками.
Горячие ладони легли на плечи юного Феникса. Голос отца, необычайно твёрдый и суровый, сказал:
— Перед дорогой ссориться — последнее дело. Успокойтесь оба!
Рихард вывернулся и утопал в столовую, прогоняя от себя неприятные мысли. Он и сам не избегал лжи, но такой очевидной не допускал. Ругаться и искать правду больше не хотелось, но и прощать тоже.