Он пытался понять, где находится, раз или два спросил дорогу к главным воротам, но каким-то образом возвращался на эту же площадь. Здесь стояли высокие узкие шатры и наспех сколоченные палатки торговцев, разморённые мулы дремали в тенёчке, собирая на себя жирных слепней. С одного прилавка потянуло чем-то сладким, знакомым. Рихард сглотнул, приблизился. Там, в большой корзине, пушились румяными бочками персики. Мальчик вспомнил пещеру и слова отца про караван.
— Бери, молодой господин, вкусные персики, не пожалеешь, — человек неопределённого пола и возраста, одетый, как капуста, во множество накидок, буравил Рихарда взглядом, возвышаясь над товарами изнутри лавчонки.
— У меня нет денег с собой. — Рихард облизал пересохшие губы, не сводя взгляда с лакомства.
— Сколько стоит? — От ледяного голоса из-за спины по мальчику пробежали мурашки, волосы встали дыбом, кровь отлила от лица.
— Три палыша за штуку, мой господин, — захихикал торговец.
Тяжёлая, обжигающая рука легла на плечо Рихарда, стиснула. Мальчик готов был поклясться, что внутренности его горят и переворачиваются.
— Я тобою очень недоволен, сын, — отчеканил Нолан, наклоняясь. А потом громче — торговцу: — Двадцать персиков будьте добры.
— Я хотел вернуться, но заблудился, — залепетал Рихард, вперившись взглядом в стык между корзиной и прилавком, где трудился маленький паучок. — Как ты меня нашёл?
— Подрастёшь, узнаешь, — Нолан взъерошил волосы сына, — Феникс указал мне путь.
Отец принял тяжёлый свёрток сочных плодов, сложил его в сумку, отдал монеты и повёл сына прочь из города.
— Обещай, что больше не убежишь!
Нолан легонько сжал ухо Рихарда, тот стыдливо отвёл глаза, но выдохнул и выпалил:
— Обещаю, что буду рядом и не убегу!
— Хорошо. Спасибо. — Нолан протянул сыну руку, и тот без колебаний взял её, ощущая, как осторожно отец водит пальцем по контурам перьев.
Отец с сыном прошли несколько площадей и улиц, посмотрели на представление голубятника, разъели напополам большую лепёшку с мясом и вялеными томатами. Свежий, но резкий запах встретил их на очередном торговом перекрёстке.
— Рыбов! Кому рыбов⁈ Словил только с утречка, да пораньше. Свежа ещё, да хороша, прямиком из лёдника! Господам любезным к столу, да к ужину. Не стесняйтесь, люди добрые! Вкусну, жирну выберу. Потрошёну, коли захочите, да почищенну, чтобы рученьки не марать.
— Сильных рук, да ясного неба, Клаус, — махнул Нолан, останавливаясь с сыном у рыбного прилавка. — Выбери мне что получше, только всё лишнее можно и тут оставить.
— Ох, да как скажете, господин любезный горец, — подмигнул продавец. — Как дела в деревне? Когда там уже виноград пойдёт бродить? — говоря это, он протёр ещё не слишком грязной тряпкой доску, выложил рядом топорик.
— Спасибо, всё в своё время, да не раньше, чем земля позволит семена сеять, — ответил Нолан и отдал Рихарду тяжёлую сумку с покупками, а тот для надёжности перевесил её через голову. Длинный вышитый ремень сразу врезался в плечо, и левую руку закололо. Отец вытащил из кармана складной пакет из вощёной ткани, который мог удерживать воду; в него Нолан собирался сложить рыбу.
Продавец, закатал рукава куртки, повёл мясистыми плечами, нагнулся за прилавком и с протяжным «Уэ-эхх!» выдернул на широченную изрезанную доску здоровенную рыбину. Ещё живую. Она шлёпнула хвостом, открыла и закрыла рот.
— Не смотри, — шепнул отец мальчику. Но тот смотрел.
Продавец перехватил рыбу за бьющийся хвост и долбанул об доску так сильно, что мелкие мидии в корзине рядом подпрыгнули. Рыбак схватил красной лапищей короткий топорик и отрубил рыбине голову. Рихард дёрнулся всем телом в сторону, зажмурился.
Ему вспомнились Гарг и огненный хлыст смотрительницы. А потом давнишние слова отца: «С женщинами вообще шутки плохи. Они не размениваются на частые изматывающие удары, как мы. Они сразу лупят со всей дури. Однократно и действенно. Поэтому никогда даже не думай вступать с женщиной в схватку. Даже решившись на это, ты проиграешь и будешь опозорен до конца своих дней».
И тут кто-то дёрнул сумку. Рихард не ожидал этого. Он запутался в ногах, зацепился сапогом за прилавок, накренился вправо, одна из широких корзин перевернулась, ещё живые раки полетели во все стороны. Кто-то врезал ему в челюсть, ремень сумки треснул над ухом, будто срезанный, и тяжелая ноша разом исчезла. Мальчик закачался, махнул руками и шлёпнулся. Едва затянувшиеся ладони и колени вновь засаднили.