Он замолчал. Рихард потупился. Холодало.
— Такой ответ устраивает тебя, Ри?
Вместо ответа мальчик взял его за руку и потянул домой.
Педро
Он очнулся от дробного стука собственных зубов. Застонал, с трудом разлепляя веки. Ноги свело судорогой, пальцы рук, лежащих на коленях, скрутило болью. Рук? Педро резко открыл глаза, уставился на правую, искорёженную артритом. Как давно к нему не приходили фантомные боли левой. Пустой рукав, заправленный под жилетку, не давал забыть мук от того единственного верного выбора.
Педро потянулся за трубкой — курение всегда успокаивало его в такие моменты. Цепочка запуталась в завязках капюшона, душила, будто старалась стать с ним единой. Старик сжал чубук в форме шляпки жёлудя так крепко, что в костяшках затрещало. Потянул, дёрнул, и затёртая от времени цепочка порвалась. Трубка упала на свет за каменный бордюр.
Но Педро будто и не заметил. Он шарил по рвано вздымавшейся груди, хватался за сердце. Его губы беззвучно шевелились. Сандалии выстукивали по камню, будто в мыслях Педро бежал. Убегал снова и снова от своих кошмаров, они, то как сон, то как виденье, настигали его каждый раз.
Как бы дурно не поступил человек, в глубине души он будет раскаиваться, надеяться и верить, что другие учтут его проступок, и не станут себе врагами. И Педро полагал, что может стать хорошим примером своему племени. Но вот уже несколько месяцев он видел внутренним взором, как Рихард — его любимый и единственный внук, — но уже очень взрослый и на чужой стороне, убивает плоть от плоти своей, нарушает табу. Такой сон, в отличие от другого, про побег, Нолану Педро сказать не мог и верил — как же он верил! — что всё это бред. Но страшнее всего было то, что всю эту дикую сцену заливал свет не одной луны, и даже не двух, как в пророчестве, а трёх — безумно, необъяснимо, чудовищно! И Рихард был таким взрослым в видениях, что Педро, подпуская в мысли чужой равнодушный голос, молился, чтобы внук до того не дожил.
— Соломея-Соломея, забери свои чары! Я не хочу больше видеть будущее, если оно будет таковым, — вот что услышал бы тот, кто подставил бы ухо к почерневшим губам и не побоялся безумного взгляда, вперившегося в лежащую в пыли трубку. Но никого рядом не было: спали Красные горы и дети их — Фениксы.
И Педро остался в кресле даже тогда, когда дрожь и смятение покинули его, сменившись усталостью и покоем. А цепочка — физическое напоминание о Соломее — перестала сковывать пальцы и скользнула на холодные камни.
И, кажется, что-то ушло. Педро боялся засыпать, чтобы проверить. Но всё же сон сморил стариковское тело, и впервые за долгое время не явилась в страшные грёзы девочка в огромном черепе змеи, не заговорила с ним, не показала будущее. Соломея уже забрала свой дар.
Глава 8
Сладко-странные сны
Чёрное и будто стылое по краям, расступалось перед ним ничто, оно трескалось снизу, и из трещин, наполняя всё мерцанием и цветом, поднимались искры, сначала немного, а потом, сплетаясь в толстые стремительные жгуты, целыми мириадами. И не было больше трещин, только мягкое свечение травы под ногами, приятная тяжесть собственного тела и неукротимое желание двигаться вперёд. Из света и тени соткался силуэт: белая, чуть вытянутая и сплюснутая сверху голова с тёмными провалами глаз и широкий низ, трепещущий, волнующийся, как мягкие пёрышки на птичьей грудке, когда проводишь пальцем снизу вверх. И казалось, фигура эта вот-вот расправит крылья, обнимет ими или взлетит. Улетит. Бросит… «Нет, пожалуйста, только не это! Не сейчас, не надо… Фениксом молю», — прошептал Рихард и открыл глаза.
Снаружи дома раздавались голоса. В щёлочке между тёмным полотном и дверным откосом пульсировал неяркий свет. Рихард приподнялся на локте и обессиленно рухнул на постель. Полежал, успокаивая кружение мира перед глазами, цепляясь за образы сна, прислушался к себе. Хотелось пить. Он по привычке сунул руку под подушку, где всегда лежала небольшая фляга, но сначала попался какой-то мелкий предмет. Мальчик поднёс его к глазам, но разочарованно сунул обратно — это был всего лишь желтоватый кубик от дедушкиной настольной игры.
Пальцы коснулись шероховатого бока фляги. Рихард перекатился на живот, скрутил крышку, отпил. Всполохи снаружи продолжались, но голосов больше не было слышно. Тело после напряжённого дня ещё болело, да и глаза начали вновь слипаться. Мальчик решил, что если б случилось что-то важное, отец бы пришёл к нему, разбудил. А если нет, то можно спать дальше.