— Неплохая попытка!
След от меча — серый серп в синем небе. Усмешка — в лицо, жало — к виску. Короткий замах — парировал — слабо. Скрестились клинки, встретились взгляды, и время споткнулось, и замерло.
Ветер лениво играл в волосах противников, развевал сине-белый плащ, трепал рассечённую одежду, подталкивал под руку, вынуждая на неверные движения. Ветер подхватил каплю пота со лба Августа, отнёс её к мечу, серебря выщербленный край. Второй клинок невероятно медленно опустился на первый, поскользил вниз, цепляясь обрывком жёлтой ленты на треугольном набалдашнике за лезвие, оплетая его. Рихард смотрел на ленту, на перекрестье мечей, на свои руки, и увидел, что перчатки порваны, если бы не завязки, давно бы слетели. Август тоже смотрел туда, на перьевидные шрамы в прорехах материи, поднял глаза, в них читался вопрос. Меч стукнул о гарду, выкрошив ржавчину. Соперник качнулся назад, отшагнул — тягучий замах, торжество на лице. Плащ хлопнул, как крылья. Время пошло.
Перехватил меч за лезвие, провернул под рукой, рванулся вперёд — и набалдашник с хрустом впечатался в нос. Август попятился, брызнула кровь, он закричал, закрывая лицо. И высокомерие его-таки схлынуло, Феникс издал победительный вопль.
Плащ ветром швырнуло через руку сопернику, мешая обзору, но из сине-белого бутона упрямо смотрело жало клинка. Рихард обхватил своё оружие обеими руками, размахнулся и, как дубиной, стукнул, сминая тканевый цветок. Оба не удержали мечей, те глухо упали на сцену. Предательски плащ путал Августа сильно, цеплялся за шпоры, стреножил его. Но ветер игриво переменился, свобода противника значила бой.
Клинки, один ближе, другой в стороне, лежали возле Августа, тот потянулся к рукояти ногой. Феникс не стал ждать: подлетел, повалил, замахнулся кулаком, с трудом сдерживая внутренний огонь, но поскользнулся на стали, упал сверху и заехал почти случайно коленом в расквашенный нос. Противник вскрикнул и застонал, захотелось извиниться, но Рихард не успел. Он всё ещё падал и не мог это остановить, тело заваливалось вбок, руки пытались за что-то схватиться, упереться, но Рихард не смог. Но Август всё же нашарил меч, вскинул его над собой, и тот впился в драную куртку, в грудь, насаживая противника со всего маху. Чудом Феникс избежал раны, упал рядом, глядя, как на качающемся острие, подобно флагу, болтается кусок вырванной ткани. Хриплое дыхание обоих. Брякнулся откинутый клинок.
— Хватит, — попросил Рихард, не чувствуя рук и ног.
Шпоры царапнули по пыльным доскам, взметнулся плащ, Август вскочил, стиснул кулаки, но между пальцев блеснул скрытый кинжал.
— Не пытайся меня унизить, безродная деревенщина! Тебе до меня расти и расти!
Удар ногой в живот — тёмный сапог на залитом кровью камзоле. Август согнулся, хватая ртом воздух. Рихард услышал хруст в своём бедре, попытался отползти, но не было сил. Противник качнулся в сторону… «Падай же! Падай! Отстань от меня!» — мысленно просил Феникс, но тот накинулся, занёс над головой кулак, и лезвие, торчащее из рукава, смотрело прямо в глаз. Удар в голову был подобен смерти.
Медленно, очень медленно поднялся обагрённый кулак с несколькими налипшими тёмными волосками и снова опустился в то же место. Поднялся — и в скулу. Во рту стало солоно и вязко, в глазах двоилось, цвета менялись местами. Кулак падал и опускался, падал и опускался.
«А мне ведь желали победы», — мысль светлячком вспыхнула в тёмном от боли разуме, и Рихард пришёл в себя. Он отказывался проигрывать! Собрался с силами, вскинул колени, взбрыкнул, врезал ими в спину противника. Август выгнулся, сидя на его груди, прижимая безвольные руки к настилу, зашипел, капая кровью из носа. Феникс напрягся, обхватил белобрысого сзади ногами за шею, стащил с себя и рывком впечатал головой в сцену.
Было тихо. Так тихо, что даже сердце не стучало, а отдалённо пульсировало в кончиках пальцев. Искажённые, будто через толщу воды, плыли лица на трибунах, белели маски по периметру сцены, кривыми корнями качались в небе шпили на башнях. Рихард отполз назад, толкаясь пятками, растянулся. Голова кружилась, руки не поднимались, а ноги, казалось, совершив самое великое деяние в своей жизни, отправились на покой. Он лежал и мечтал стать сильнее. Он не хотел больше проигрывать — это обидно и больно. Да ещё и у всех на глазах.
И всё равно, даже в этой нелепой, но опасной драке, мальчик замечал снисходительность и ловкость противника, и как замедлялось время в момент удара, и что ему самому было удобнее бить ногами, как учили в школе. Но больше всего — собственную, жалкую неспособность владеть мечом. Это не ветки, которыми он и сверстники махали, представляя себя рыцарями, да так давно это было, что будто бы никогда. А здесь всё же дали оружие, хоть и тупое, щербатое… «Но я ведь — Феникс. Зачем мне это, когда есть огонь?»