Молоточек вновь стукнул. Человек в потоке света повёл речь дальше:
— Мы собрались сегодня по очень важным вопросам. Они взаимосвязаны, потому требуют последовательного разрешения в один день. Темы, которые нам предстоит рассмотреть, будут озвучены в ходе суда. Первая тема посвящена бродячему театру «Иллюзиосфера» под директорствованием Луи Томасона, приписанного к Цветочной Столице страны Цветов. Мы будем говорить о сегодняшнем представлении, которое зашло слишком далеко. — Мэр качнул массивной головой на толстой шее, откинул за спину белые локоны, приподнял стопку бумаг, показал их всем, продолжил: — У меня здесь находится подробное описание каждого вашего выступления в нашем городе. И в сегодняшнем вы превзошли самих себя. Это отнюдь не похвала, это — порицание. Ведь сегодня артисты театра «Иллюзиосфера» создали угрозу жизни несовершеннолетним гостям и жителям нашего города. А также рядом действий вызвали негативные реакции у зрителей, что само по себе противоречит изначально заявленной по прибытию в Лагенфорд театром цели безопасно веселить людей. Приглашаю к ответу директора театра Луи Томасона. Пожалуйста, пройдите к центру белой линии.
Ведущий представления, потирая запястья, поднялся с опущенной головой, прошаркал большими красными башмаками до линии на полу, потоптался, остановился. Молчаливый страж замер в двух шагах позади. Остальные артисты, казалось, почти не дышали, глядя в спину своему директору.
— Первые представления вашего театра в нашем городе были проведены комфортно и безопасно для зрителей. Следующее, от двадцатого числа этого месяца, содержало в себе иллюзорные сцены насильственного принуждения над одним из ваших артистов. Некоторые зрители отметили неуместность этого фрагмента в программе выступления. Вам лично было передано предупреждение впредь избегать подобных сцен. Да, предупреждение носило неофициальный характер, но вы его проигнорировали на следующий день…
— Господин мэр, ну не так всё было… — перебил Луи, переминаясь с ноги на ногу.
— Мы выслушаем ваши ответы после оглашения всех фактов, — размеренно, даже не повысив голос, сказал Виктор Справедливый. — На следующий день, двадцать первого апреля сего года, вы использовали воду из фонтанов Тысячеликой площади, чтобы поливать — и это самое уместное слово в контексте произошедшего, по словам очевидцев, — сидящих на трибунах зрителей. Благодаря вашему чародейству и солнцу вся вода, попавшая на людей, высохла в течении минуты, не причинив вреда. Однако вы нанесли нескольким зрителям душевные травмы своим трюком, когда эти уважаемые господа предположили, что важные бумаги, находящиеся при них, могут быть испорчены и безвозвратно утеряны. После представления вы получили второе и последнее неофициальное предупреждение. А сегодня вы проигнорировали и его.
— Дайте мне сказать! — не выдержал Луи.
Мэр поднял ладонь в запрещающем жесте, кивнул. Его блестящие стёкла очков при кивке стали чёрными, и весь образ потерял возвышенность, стал пугающим. Директор театра вскрикнул, это страж ткнул его тупым концом копья в спину.
— Господин Луи Томасон, здесь — не представление театра. Здесь — суд. И именно противоправные действия артистов вашего театра определили этот формат. Ваши попытки прервать изложение фактов будут в дальнейшем караться физически. Потому рекомендую дождаться времени, когда потребуется ваш ответ. Скажите, вы принимаете мои условия, или мы будем вынуждены выдворить вас из зала суда для помещения под стражу и продолжать без вас?
— Принимаю, — сквозь зубы процедил Луи, потирая спину и оглядываясь через плечо на артистов.
— Продолжим, — сказал Виктор Справедливый и положил ладони на бумаги перед собой.
Он монотонно перечислил произошедшее сегодня: и воду, которой окатили ребят со зрителями, и пирог, выглядевший отрубленной рукой, и всё последующее. Мэр не давал оценок, лишь нарезал факты, но в голосе его пробивалось возмущение. И чем дальше, тем больше сжимался Луи, тем ниже опускались головы артистов, кроме одной. Виктор Справедливый ещё говорил и говорил, а Рихард потихоньку оглядывался. Он заметил, что под центральной дугой стола на низком стульчике сидел человечек и на длинном пергаменте записывал всё, сказанное в зале, отрывая перо от бумаги, когда оратор прерывался на вдох. И вот мэр перевёл дыхание и озвучил вопрос, ответ на который волновал Фениксов и не только их: