— Я, как отец Хайны и ваш будущий наречённый отец, принц Август, не могу одобрить прошение на присвоение вам этой преступницы. Знаете ли, мы — Тени — очень ревнивы и очень трепетно и даже категорично относимся к обещаниям. В том числе к добрачным. Вы заверяли в переписке, что ни в каких других леди, кроме моей дочери, не нуждаетесь. Надеюсь, вы держите своё слово, принц Август-Аберес четвёртый королевства Прэстан?
Август прижал ладони к бёдрам и склонил голову, отчеканил:
— Прошу простить моё невежество. Вы, безусловно, правы. Это был импульс, сиюсекундная прихоть, не стоящая вашего внимания. Но, заверяю, это уже прошло.
— Благодарю за понимание и рассчитываю на вашу сознательность. — Отец Хайны беззвучно опустился на место.
— Раз мы закончили с вопросами к осуждённой, леди Лукреция, займите место перед вашим надзирателем Урмё Эрштахом. Стражи, сопроводите артистов до Тысячеликой площади. Принц Август, останьтесь пока здесь или вернитесь после двухминутного перерыва.
Мэр стукнул молоточком, и в зале поднялся галдёж. Лукреция подхватила маску, прошла между своим стражем и Августом. Мальчик обернулся и что-то сказал, на это девушка помотала головой и заторопилась ко всё ещё возмущённому Урмё.
— Эй, ты же не сбежишь? — старший детектив потыкал севшую прямо перед ним девушку между лопаток.
— Нет, конечно. Вы ведь будете со мной хорошо обращаться? — она мотнула головой и взглянула на Рихарда. А Бэн сопел мальчику в ухо, всё повторяя: «Красивая, какая же она красивая».
Нолан наклонился к девушке, негромко спросил:
— С тобой плохо обращались?
— Вас это не касается, — отрезала та, перекрестила сзади на тонкой обнажённой шее растрёпанные косы и втянула голову в плечи.
Урмё поморщился и махнул рукой. Рихард смотрел, как выводят артистов. Те бросали взгляды на Лукрецию, кто с жалостью, кто с возмущением, а некоторые и вовсе шипели: «Предательница! Бросила-таки, сбежала!». Но девушка не реагировала, прижимая к груди маску, будто спряталась, отгородилась ею от всего. Мэр говорил с советниками, склоняясь то вправо, то влево, не замечая словесных шпилек артистов.
— Интересно получается, интересно… — Урмё потёр подбородок, сощурился.
Истекли две минуты, зал, опустевший наполовину, вновь погрузился в тишину. Луч солнца упал за край стола, на козырёк над головой писца. По обе стороны спинки трона привесили маленькие светлячковые фонари. Август гордо стоял у белой линии, свита его молча сидела у стены. Стук молотка возобновил процесс. Мэр торжественно поднял пергамент, перевитый двумя широкими лентами, серой и оранжевой.
— Мне это не нравится, — просипел Нолан, напряжённо глядя на свиток.
Рихард прикоснулся к руке отца, желая успокоить. Тот дёрнулся, стиснул ладонь сына. Мэр откашлялся, медленно снял ленты, развернул бумагу на вытянутых руках, зачитал:
— Соглашение от сегодняшнего дня в год Ежа Жёлтого цикла заключено между мэром города Лагенфорд Виктором Справедливым-Лорендийским, двенадцатью советниками и Гурджегом Фениксом о том, что отныне деревня Фениксов, Дом Матерей, хозяйственные угодья, виноградники, а так же предгорья переходят во владения города Лагенфорд. Отныне Фениксы обязуются жить по законам Лагенфорда и не использовать без разрешения совета на вышеозначенных территориях свою огненную силу…
У Рихарда ком подкатил к горлу, кровь застучала в ушах, мешая расслышать дальнейшие слова. Отец так сильно сжал руку сына, что хотелось кричать, но голоса не было, лишь мысли теснились в отдалённых углах клетки разума: «Неужели, глава взял и продал нас Теням, предал? Зачем? Почему? Что ещё он предаст, кроме своего племени? Ведь всё было так хорошо… Мы, Фениксы, всегда были сами по себе, без посторонних. Что же теперь с нами будет?». Стук молотка вернул отдаляющееся сознание мальчика. Виктор Справедливый сказал:
— Присутствующие здесь Нолан и Рихард Фениксы, выйдите вперёд и примите свой новый закон!
Скрипнул стул. Кто-то встал. Нолан скинул куртку, взял сына за руку, повёл к черте на полу. И там они склонились, встали на одно колено. Август отошёл в сторону, одна ладонь его лежала у сердца, другая — на эфесе меча. Будто чужак приобщился к торжеству момента. Но Рихарду было плевать. Он с ужасом смотрел снизу вверх на огромный далёкий стол, на людей за ним, сокрытых полумраком. Мэр отложил пергамент, и тот с шорохом скрутился. Следующие слова сыпались каменной крошкой: