— Ты постоянно должен доказывать Фениксу, что достоин его силы. Но будь осторожней, малец: взяв на себя слишком много, можешь сгореть.
Маджер бережно обнял племянника и почти сразу отпустил, встал. Теперь голос был усталым и пустым, а слова отзывались в ушах перестуком сухого гороха:
— Не забивай голову, если не можешь ничего изменить прямо сейчас. Завтра встретимся. Пойду я. Ещё есть дела в городе. А ты давай иди поешь. После тренировок надо восполнять силы.
Он зашагал прочь по мощёной дороге к Лагенфорду. Рихард медленно поплёлся следом.
Дом Матерей остался позади. Мальчик брёл, не поднимая рассеянного взгляда от носков своих сапог, мысли теснились в голове, грызли, не давали вздохнуть. А дорога шла под уклон, заставляя ускорять шаг, и Рихард налетел на кого-то, но даже не извинился. Размытое красное пятно, звонкий весёлый голос. Приглядевшись, Рихард понял, что столкнулся с одной из матерей в красно-белой форме травниц. Женщина ласково улыбалась, держа на согнутой руке корзину с пушистыми первоцветами.
— Заблудился, малыш?
Рихард качнул головой, всем телом впитывая любовь, расходящуюся от женщины. Казалось, даже сорванные цветы от этого чувства набирались сил, поднимали маленькие бутоны.
— Если ты ищешь Олли, она поднимается следом за мной…
Он уже не слушал. Сорвался с места и побежал вниз по дороге. К маме. К той, кто могла его утешить, обнять, понять и пожалеть. «Слабак», — шепнул внутри Феникс и залёг камнем на сердце, выжидая. Рихард умерил бег, перешёл на шаг и остановился, сжав кулаки. «Чем кормишь, то ты и есть».
Олли вышла между скал и помахала корзинкой. Рихард с удивлением понял, что мама появилась из прохода к Каменному углу, где держали пленных.
— Ма… Олли? Что ты там делала? — радостное повизгивание перемешивалось с недоумённым бубнением, будто две личности рвали мальчика на части.
— Относила еду пленни… ку, — мама подошла, провела рукой по щеке сына, заглянула в глаза.
Светлые волосы выбивались из-под белого платка, глаза цвета неба, красивое лицо с правильными чертами, ямочки на щеках — Рихард любовался ею, смотрел и запоминал, не решаясь сказать маме о своём приговоре, о высылке из города на долгие пять лет.
Олли поставила корзинку, села на траву и потянула Рихарда за руку. Привлекла к себе, обняла, будто укутала. Она что-то тихо напевала, покачивая сына. Она говорила каждым прикосновением, каждой интонацией, что любит его. Как сильно любит его. И от этого Феникс внутри мальчика довольно мурчал, напитывался всепроникающим чувством, что гораздо сильнее всех страхов и яростей. Мама перебирала тёмные волосы сына, ласково дула на закрытые глаза, на взмокший лоб, кончиками пальцев скользила по перьям, любуясь, восхищаясь их количеством и смелостью своего маленького любимого мужчины. Он спал, он был защищён.
Рихард проснулся в объятиях Олли. Она не спросила его ни о чём, ничего не сказала, только расцеловала в щёки и крепко обняла перед тем, как вернуться к своей службе в Доме Матерей.
— Ты доволен? — обратился Рихард к Фениксу внутри себя.
— Если доволен ты, то и я тоже, — нежно ответил тот.
Мальчик шёл, будто подгоняемый ветром, он чуть было не пропустил развилку в деревню, скрытую за высоким кустарником. Но внезапно всё благое настроение начало медленно угасать: каменные дома, так любимые им, тонули в вязком тумане, они торчали из него, как гнилые зубы из пасти мёртвого животного. Скоро Рихард покинет родной дом — осознание этого накрыло лавиной. А если не побережётся в пути, не подружится с силой, то может и не вернуться. Юный Феникс смотрел на родную деревню как в первый и в последний раз.
Слишком резкая перемена. Он оглянулся: над дорогой к Дому Матерей светило солнце, а здесь, в деревне, как нарочно, висел гадкий туман. Фениксы, не любящие сырость, в такую погоду впадали в меланхолию и сонливость, будто из них разом выкачивали всю энергию. И в последние годы этот туман в деревню приходил всё чаще и чаще. Рихард застыл. В памяти зазвучали слова Маджера: логическая цепочка о выживании соплеменников. Их стало меньше, как и железа, как и любви матерей, а тумана, наоборот, больше, будто он заполнял собою прорехи, изгонял, выдавливал Фениксов с насиженных мест, забирая с собой самых слабых. Могло ли так быть? Ответ не приходил. Всё путалось в голове, терялось в серой клубящейся дымке. «А, может, это небо падает на нас? Вознесение к солнцу при жизни?»