— Тихо вы, твари бешеные, раздавите же их! — прошипел Корвус.
Он опустил Мару рядом с Бэном, головой на переднюю лапу Хойхо, углядел вихры Ерши из ворота куртки, выдохнул. Зверь не шевельнулся, лишь втянул ноздрями воздух, высунул язык и прищурился. Бурун вздохнул и лёг, поджав под себя ноги, пристроив хитрую морду на другой лапе.
— Вот так и замрите! А я пойду гляну, что с дорогой. Если что, подайте голос. Поняли? — наказал парень.
Животные в унисон вздохнули, мол, уйди, мешаешь. И Корвус ушёл, оставив на груди Мару жёлтый шарф.
Продрался сквозь кусты на дорогу, присвистнул. Тут определённо пахло большими деньгами. Полотно со множеством гвоздей было скомкано и в крови. Но плевать на это! Материал! Он был соткан из той самой нити, на которую они напоролись. Дорогой и редкой нити, которую делали на том берегу реки Разлучинки.
— Откуда у Чернозубых задниц деньги на такое? Вот бы это всё забрать и продать! Выручить можно на целый дом в центре Укуджики!
С трудом, припадая на раненную ногу, Корвус скатал неподъёмное полотно. Сил волочь его не было, голова раскалывалась, бровь распухла, мешая видеть, нос, казалось, был сломан, да ещё и тошнило, будто от сотрясения, а дом… Ну что дом? Ему и в своём неплохо: просторном, с маленьким садом и прудом под развесистой ивой.
Пыхтя и оскальзываясь, подкатил толстенный рулон к обочине с другой стороны дороги, пропихнул между кустов, в которые сунулся днём, не подумав, и чуть не увяз в грязной жиже. С долгим хлюпаньем та и сейчас приняла подношение, скрыла надёжно от чужих глаз. Корвус запомнил место. А теперь надо вернуться… Он переждал головокружение, упёршись ладонями в колени, и потащился обратно, в овраг.
Все трое обернулись. Мелкий хлопал глазами, жадно разглядывал Корвуса. Бэн нелепо улыбался, ощупывая свою голову. Мару, закутав шею и волосы шарфом, делал вид, что ничего не произошло. Художник из Укуджики всё никак не мог заставить думать себя о Мару как о леди, ведь той она и была. И потому склонялся к прошлому обращению, ведь иначе безумие выйдет из берегов и неизвестно, чем всё это обернётся.
— Ты нас спас, да? Спасибо тебе огромное! А как ты догадался, что мы в беде? — ловя ёрзающего Ерши, спросил Бэн.
Его полное веснушчатое, перепачканное кровью лицо под всклокоченные волосами было сейчас таким дурацким, что Корвус не выдержал и рассмеялся.
— Да Бурун привёл. Почуял.
— О, хорошая коняжка! — Бэн потянулся к зверю погладить, но Корвус пнул в их сторону камешек.
— Это жеребец! А не всякие там… — И махнул рукой. Слова пропали, усталость давила на виски. Да ещё и повреждённая нога не желала держать. Он приблизился, шатаясь, как пьяный, и проворчал: — Двиньте задницы! Дайте лечь!
Мару вскочил, прихватив малыша, Бэн поднялся, постелил для Корвуса свою разорванную куртку. Тот хмыкнул и лёг. Бок даххри был горячим, а короткая шерсть напоминала кроличью, только пахла приятней. Парень уткнулся в неё носом и захрапел. А когда очнулся уже спиной к Хойхо, понял, что на его плече кто-то лежит. Приоткрыл один глаз. Надежды не оправдались. Спасённый Ерши, засунув ноги в рукав куртки, сопел рядом. Корвус попробовал осторожно освободиться, но малыш прошептал: «Папа, не уходи», — и он остался.
Лежал, наблюдая, как двое блуждали по пролеску, собирая оружие, топя в болоте непригодное, а целое раскладывали на сухом месте. Когда чёрные глаза встретились с золотыми, Корвус чуть мотнул головой. Мару подошёл, сел, скрестив ноги, погладил Ерши по волосам.
«И как я ничего не замечал? Мы ж дружили с самого детства!» — пронеслось в голове художника, пока он, будто в первый раз, разглядывал Мару. Хотел озвучить мысли, но горец обернулся и позвал:
— Бэн, разговор есть. Подойди.
— Только у меня к тебе! — негромко, чтобы не разбудить ребёнка, процедил Корвус.
— Он всё знает. Я рассказал, — был ему упрямый ответ.
И Бэн подтвердил слова Мару. Это задело Корвуса, но на душе полегчало. Он посмотрел на этих двоих другими глазами и понял, что прошлое пора отпустить, а тайны пусть останутся тайнами. Раз они есть, то кому-то нужны.
— Помнишь, что я сказал тебе в озере? — спросил он у Бэна.
Тот кивнул.
— Забудь про других. Помни лишь про меня, — он пошарил в кармане, достал выбитый Бэном зуб и отдал ему, повторил. — Помни лишь про меня! Обещай!