Тавир резко мотнул головой. С волос ещё стекала вода, пряди противно липли к лицу, цеплялись к одежде. Мальчик увидел серповидные брызги на краю стола, которых до этого там не было. Принц Багриан, приподняв одну бровь, тоже глядел на нарушившую порядок влагу.
Феникс бросился вперёд, бездумно, отчаянно — будь что будет! Выставил правую руку, стирая локтем со стола влагу. Левой же быстро, как ему казалось, схватил стеклянный сосуд. Тело пронзило болью, Тавир закричал. Звякнула и покатилась, бросая зелёные искры, колба. Перевернулась закрытая чернильница, выскочили из своих лож писчие перья. Кинжал с деревянным полукольцом рукояти пригвоздил ладонь к столешнице.
Тавир потерял дар речи и чувства, и опору под ногами, и самого себя. Он даже не доставал до пола коленями, так и лежал поперёк широкого, высокого стола. Кровь растекалась по дереву, над ней поднимались зеленоватые всполохи пламени, в свете которого лицо Багриана искажалось в злорадной усмешке. На пальце он крутил второй такой же кинжал. Спокойный голос принца прозвучал далеко, хотя мужчина был близко:
— Значит, не хочешь признаваться. Хорошо. Тогда выпей содержимое их сам.
И боль вернулась. И голос. Тавир вопил. Снаружи раздались крики и шум. Багриан отослал рвущихся в кабинет и надавил на рукоять кинжала, острый конец второго уперев пойманному мальчишке под подбородок, заставив тем самым умолкнуть. Пламя, танцующее на крови, исчезло — силы покидали Феникса с чудовищной скоростью.
— Есть три пути, — отчётливо заговорил принц, нависая над столом. — Путь первый: ты умрёшь на месте как шпион, как угроза Радонасу. Путь второй: ты выпиваешь эти жидкости прямо сейчас. Путь третий: я оставляю оба сосуда у себя, ведь не зря же в вечер отплытия ты лобзал сапоги капитана, умоляя передать их самому главному здесь, а значит, мне. Этот раз будет единственным, когда я дам тебе право выбора. В случае третьего варианта ты станешь моим личным слугой, будешь выполнять всё, что я тебе прикажу, и больше не вернёшься к отбросам в трюм. Каково твоё решение?
Тавир откинул голову, сквозь слёзы глянул в чёрный потолок, в холодное лицо и, пискнув «Первый!», опустил шею на подставленный кинжал.
Как ему показалось.
Жёсткие пальцы впились в горло, сдавили, заставляя смотреть в эти чёрные жуткие глаза. Слова обожгли уши:
— О, нет, теперь можешь даже не надеяться на милосердную смерть! Я заставлю тебя жить, оставлю подле себя, раз уж ты так того не желаешь. И однажды ты всё мне расскажешь про содержимое этих сосудов.
Без раскачки Багриан выдернул лезвие из руки Тавира, откинул его от стола, и Феникс упал на пол, сжался в комок, скуля. В голове мутилось, под закрытыми веками плясали огни. Он думал, что искры на его крови способны спалить тут всё, если заставить плясать их снова, но, нет. Глянул — всё по-прежнему чёрно-багряно. Боль, до отупения выкручивающая руку, отчего-то пропала. И тело стало будто деревянная колода — не разогнуть скукоженные члены, не распрямить скрученной спины. А дарованная богом сила съёжилась в тлеющий уголёк, спряталась в самой глубине рвано-бьющегося сердца.
И снова сапоги перед глазами. Резкий окрик. Хлопнувшая дверь.
— Тахиб, теперь он — твоя работа. Следи за ним, лечи, воспитывай, обучи грамоте, нашему языку. Не бить! Корми усердно, даже через силу. Оружия не давать. Он — Феникс. Если будет призывать пламя, отливай водой. Всё.
— Повинуюсь, мой господин!
Вторая пара сапог, застывшая на пороге, приблизилась. Тавира завернули в багряный плащ, подняли сильными руками и куда-то понесли. Ускользающим сознанием мальчик уловил слова принца:
— Ошейник не надевай. Просто будь рядом.
— Слушаюсь! — И уже тише, обращаясь к своей ноше, гвардеец проворчал: — Повезло тебе, парень. Хоть ты и дурной.
«Да уж… повезло… Лучше б я умер», — пронеслось в мыслях Тавира, перед тем, как он потерял сознание.
Оставшись один, принц Радонасский, Багриан Великолепный, достал из ящика стола платок, обтёр кинжалы, заткнул их в поясные ножны на спине и дёрнул шнур, через крюк в потолке уходящий вниз. В каюте под кабинетом едва слышно звякнул колокольчик.
Мужчина спрятал фляжку и колбу в потайной ящик, закрыл на ключ, надел тёплый плащ и меховую шапку. Под ней на столе оказалась тонкая книжица в переплёте из человеческой кожи, бледной, в редких родинках, по которой складывались в перьевидный узор изящные шрамы.
— Цевер, далёкий мой родич, наконец я пойму твои мотивы. Ведь теперь и я обзавёлся ручным Фениксом. А записи твои мне в том помогут.
— Звали? — обратился по-радонасски вошедший гвардеец в красном плаще.