— Подождите, — одёрнул Урмё, — если челюсть, как у Ангуис, а скелет человеческий, что же это значит?
— То и значит: метис. При этом не с людьми. При спаривании Ангуис с людьми, их форма всегда берёт верх, но и живут такие метисы недолго. Я не знаю случаев, чтобы дожили до совершеннолетия. У красотки был бы змеиный хвост и четыре руки. А так ножек две и ручек две. Ни единой лишней косточки.
Нолан вспомнил историю своего отца, больше похожую на сказку. Там было о маленькой девочке в черепе змеи, надетом на голову, и малышка утверждала, что он принадлежал её отцу. Могла ли она также быть метисом? Возможно. Но это сейчас неважно.
— А с другими Детьми богов?
— Это как повезёт, — умелец задумался, покусывая кончик шейного платка, — нам такие не встречались. Но вот живьём я видел одного…
— Есть, что добавить по существу? — нетерпеливо перебил Урмё.
— Не особо. Вторая имеет несколько сломанных рёбер и пальцев, трещин в больших костях. Довольно бурная жизнь была у тебя, да, красавица? — Умелец потёрся носом о височную кость черепушки, беспокойные пальцы трогали глазницы и сколы, пересчитывали зубы на верхней челюсти.
Нолану стало противно. Он толкнул локтем Урмё. Детективы попрощались и вышли.
Вечерний город пахнул свежестью. Мужчины направились в серую цитадель казначейства в соседнем квартале. Десять двоек стражи в боевом облачении свободно пропустили их, завидев значки детективов.
— Что ты хочешь найти?
— Пока и сам не знаю. Крупные поступления от Фениксов Лагенфорду. Маурицио намекнул на это. Период — от года до четырнадцати.
— Почему? — спросил Нолан, оглядывая бесконечные стеллажи с книгами.
— Фениксы не стали жить лучше от денег, вырученных за Эннику, если я правильно понимаю. Да и в Лагенфорде всё по-старому. Деревня давно хотела присоединиться к нам, но взяли только сейчас. Почему? Между прочим, дружки Маджера, с которыми он насиловал Эннику, а затем продали её Нгуэну за непомерную сумму, тоже не утопали в роскоши. Я проверил их счета. Оба из долгов не вылезали.
— Думаешь, им не перепало ничего? — с сомнением спросил Нолан. Воспоминания Маджера не показали ни получения денег, ни их раздела, только трёпку от отца. Урмё пожал плечами. И мужчины приступили к поискам.
Уже в ночи, зевая и массируя веки, оба вновь очутились на улице.
— Ты был прав, — признал Нолан.
— Не совсем, — буркнул Урмё. — Деньги поступали от Гурджега ежегодно по восемьдесят пять тысяч галтуров на протяжении двенадцати лет. Итого двадцать тысяч переплаты. Всё, что взяли из города, ему же вернули. Вопрос: почему не поделились с друзьями, и кто собрал деньги для Гурджега? Ведь если я правильно понимаю… — Урмё остановился, потёр виски. Плечи были опущены, спина ссутулена. Старший детектив был измотан. Он взглянул на Нолана и признался: — Кажется, я ничего уже не понимаю. Нам нужно двигаться дальше, а мы лишь копаем вглубь.
— Продолжим завтра, — Феникс ободряюще коснулся плеча друга. И они пошли домой.
Вчерашние воспоминания промелькнули в памяти, и Феникс укорил себя за брезгливость, ведь умелец мог ещё кое-что рассказать, да, не по делу, но, возможно, содержащее некие косвенные зацепки. А детективы не стали слушать. Сбежали. Нолан выбросил это из головы и, насвистывая надоевшую песенку: «Если хочешь подружиться с принцем с дальних берегов, ткни ему ножом под рёбра. Раз и два, и друг готов!», — спустился в кухню. Посреди неё замер с раскрытой газетой Урмё. Он поднял на вошедшего испуганный, затравленный взгляд, просипел:
— О, ты проснулся, мой драгоценный друг! Доброе утро.
Руки его дёрнулись, дрогнули желтоватые листы, и мужчина резко убрал газету за спину, попятился. Феникс вгляделся в Урмё, тот был не похож на себя. Что могло его так напугать?
— Что ты прячешь? — мягко произнёс Нолан, осторожно ступая к другу.
Тот замотал головой. Послышался шелест сминаемых страниц.
— Что? Ничего я не прячу, — неубедительно ответил он.
Нолан протянул руку. Дурацкая привязчивая песенка снаружи била набатом по ушам.
— Покажи, — стиснув зубы, попросил Феникс.
Урмё упрямо взглянул на него снизу вверх и шагнул навстречу. Трясущиеся руки развернули газету.
— Ты не волнуйся только. Присядь.
Сердце Нолана ухнуло в пятки. Ноги подкосились. Стул, оказавшийся рядом, хрустнул от внезапно опустившегося на него тела. Жёлтые страницы пестрели новостями, объявлениями, афишами и оттисками крошечных гравюр разных мануфактур. На предпоследней странице, отданной на растерзание сплетням и безадресным письмам, Нолан увидел несколько строк: «В ночлежку, улица Ястреба, дом 3, комната 6. Рихард на корабле Прэстана. Я на корабле Радонас. Не ждите. Буду там. Передайте дяде Симону: я не справился. Тавир».