— Прошло столько лет, как истинный наследник престола Радонаса, Цевер, покинул свой дом и обзавёлся детьми на чужбине. И потомки братьев его всё время рыщут, их ищут.
— Зачем?
— Ты не догадываешься, мой мальчик?
Алек не знал, каким местом думает знать, а уж чужеземная и подавно, но даже у него под печальным взглядом старейшины появились некоторые мыслишки. И старая Йарджа не пощадила его — подтвердила:
— Чтобы убрать с пути навсегда, удостовериться, что больше некому будет претендовать на трон.
— Какая чушь, — мотнул головой Алек. Эти побасенки его не касались, так чего ради весь этот разговор⁈
— И как тебя Тени не сдали радонасцам, когда наносили клейма — ума не приложу⁈ Ведь в Лагенфордских газетах периодически писали о розыске людей с такими, как у тебя, приметными волосами.
— Не видели. Мне разрешили не снимать повязку с головы до момента казни.
— Повезло.
— Да всё равно как-то, — покривил душой Алек.
Старейшина спросила про призыв, про точную дату, подсчитала на пальцах, вздохнула:
— Скоро… Сожалею, что тебя заберут.
Мальчик отвёл взгляд. Ему очень нравилось в Скрытой деревне, но всё же сказал:
— Надеюсь, обещания своего Рихард не забыл.
— Если нет — оставайся. Тут твой дом. Мы тебя сохраним, защитим ото всех, обучим…
«И сидеть мне тут, как в клетке, всю жизнь», — думал Алек, разрываясь между желанием увидеть разные места, начать новую жизнь и остаться в ограниченном, но надёжном мирке. Старейшина ласково улыбнулась, обняла его, как родного, погладила, прошептала:
— Поглядим. Но помни, что здесь тебе рады, мой мальчик. Всегда-всегда возвращайся сюда и в горе, и в радости. — И добавила, когда раскрыла объятья: — И, если тебя всё-таки у меня заберут, прошу, береги Мару!
Алек не смог бы отказать в этой просьбе, даже если бы захотел. Ведь здесь его приняли, признали своим. И Скрытая деревня уже в мыслях звучала как «Дом».
Глава 72
Горячие головы
Рихард
Морская охота не задалась.
Понятия не имея, как ловить рыбу, спутники насаживали на загнутую швейную иглу на конце тонкой шёлковой нити то сухарик, то кусочки вяленого мяса, то сморщенный изюм. Будто насмехаясь, пёстрые рыбёшки вились у поверхности, объедая наживку, выпрыгивали почти на метр и плюхались, поднимая искрящиеся брызги. Те, что побольше, будто дразня, и вовсе перелетали лодку, расправляя на воздухе тончайшие плавники-крылья. И путешественники, открыв рты, смотрели на это чудо, лишь потом, когда слышался всплеск, ругали себя за нерасторопность.
Ветра не было и только бережное, почти незаметное течение увлекало судёнышко в неизвестно каком направлении. Солнце уже давно прошло над головами, и Рихард, хоть и веря в своего нового друга, нет-нет да и касался свистка на груди. Уже и Лукреция принялась бросать на него нетерпеливые взгляды.
— Давай ещё немного подождём! — не выдержал мальчик.
Девушка пожала плечами, втянула импровизированную удочку в лодку и, отцепив иглу, подала Рихарду. Тот, не раздумывая, воззвал к силе. Жар пробуждающей волной хлынул по телу, усилился в ступнях, отчего капельки на палубе рядом с шипением испарились. Огонь поднялся от низа кверху и вышел из самых кончиков пальцев левой руки. Загнутая игла в правой раскалилась. Рихард перехватил её за середину, выпрямляя, выглаживая, вытягивая, как глиняную фигурку.
— Ну вот и всё.
Он подул на иглу, остужая. Лукреция, наблюдавшая молча, вздохнула, обняла себя за плечи и заговорила, то опуская взгляд, то поднимая, и в эти мгновенья светло-серые волны радужек, казалось, затапливали острова зрачков.
— Я должна извиниться… — начала девушка.
Длинный шрам на её лице и кончики ушей сильно покраснели. Рихард нахмурился, не помня провинности, но Лукреция не заставила его ждать:
— Когда мы сбежали с корабля, я сказала, что ты не сможешь пользоваться огнём в море… Да, я помню, что речь шла про туман, но всё же влага она и есть влага — хоть в воздухе, хоть под лодкой. И я, признаться, не ожидала, что ты так быстро освоишься.
Рихард вздохнул, едва удержался, чтобы не зацокать языком и не закатить глаза, как делали взрослые в родной деревне. Подумал: «Тяжело с этими девушками. Сами себе чего-то напридумывают, сами потом с этим ходят и мучаются. И чего им спокойно не живётся?..». И вспомнил Ирнис с её правдивой ехидностью. Даже пара встреч с юной княжной Энба-волков оставили в мальчике незабываемые впечатления.
— Давай не будем. Ведь ты мне теми словами помогла, — примирительно заговорил он, улыбаясь и ловя виноватый взгляд девушки. Та, не выдержав, фыркнула. Рихард добавил: — Ведь это был вызов. Я начал учиться здесь, в море. А дома и помыслить не мог, чтобы призвать огонь у воды. Не ты должна извиняться, а я должен тебя благодарить. Понимаешь? Спасибо! От чистого сердца, спасибо, Лу!
— Тогда мы квиты! — Девушка вдруг коснулась губами кончика его носа, выдернула из пальцев остывшую иглу и ушла в палубную надстройку, взметнув бирюзовый плащ.
Рихард, уже привыкший к переменам настроения у спутницы, лишь плечами пожал. Он вернулся на нос, перекидывая кольцами через руку просохшую верёвку и мысленно позвал морского змея, не используя свисток, чтобы не приплывали другие обитатели глубин. И вскоре вода забурлила у правого борта, разрезанная игольчатым гребнем. Ворча и рокоча, поднялось над лодкой чудище, чей белый шрам между глаз в лучах клонящегося к закату солнца казался розоватым.
— Блиц!
Рихард радостно протянул к змею руки, огладил подставленную шею, осмотрел жабры, откуда вытащил сломанный якорь. Место ещё саднило, но не доставляло чудищу неудобств, а фиолетовая жижа и вовсе перестала сочиться. Спокойное настроение монстра передалось мальчику, и он попросил везти их в Макавари, сопровождая речь мысленным образом трёх пирсов меж двух маяков.
Змей покрутился вокруг лодки, сбивая намёрзший лёд со щитов. Затем выбрал направление, поймал течение и, клацнув зубами, перехватил конец поданной ему верёвки. Судёнышко дёрнуло и развернуло. Подгоняемый приказами Рихарда, Блиц поплыл, рассекая студёную воду на встречу ночи цвета раздавленного чёрного винограда.
* * *
Нолан
После видения Рихарда в маленькой комнате для подозреваемых Нолан проспал ещё несколько часов. Лишь звон ключей с той стороны двери и шорох задвижки вырвали мужчину из объятий столь желанного сна. Урмё стоял на пороге, так же как и накануне не глядя на пленённого Феникса. Глаза старшего детектива были покрасневшими, запавшими, в тёмных кругах, лицо осунулось, нос покраснел, как при простуде. Друг выглядел настолько неважно, что, казалось, не спал месяц.
— Надеюсь, ты готов вернуться к работе? — спросил старший детектив. И Нолан молча поднялся.
Коридоры, лестницы, снова коридоры и вот свежий воздух и солнечный свет. Феникс приставил ладонь козырьком ко лбу, глубоко вдохнул. Урмё рядом перебирал массивную связку ключей.
— Сейчас на аудиенцию?
— Нет. Я уже отчитался мэру. Он просил зайти нас вдвоём завтра.
Они направились узкими проулками между домами, куда не выходили окна и двери. Эти тропы среди каменной чащи преграждали ворота и заборы, довольно высокие, чтобы никто не мог перелезть. И от них всех у Урмё были ключи. И так, минуя пустые задворки и шумные улицы, детективы добрались до Университетской площади. Там толпилось множество студентов, которые хором скандировали: «Нет! Нет! Нет! Нет!».
Толпа волновалась, вскидывая транспаранты и растянутые на палках белые отрезы тканей, по которым на просвет змеились надписи. Вдалеке, на подмостках у ограды университета, возвышалась над толпой невысокая женская фигурка. У Нолана внутри что-то перевернулось, и он спросил сдавленным голосом, кто это.