— Мальчик, наверное, уже мёртв, — прикрыв глаза, сказал Урмё.
— Нет, — Шермида мотнула головой, задела рогом его руку, увидела содранную кожу, потянулась зализать ранку, но слишком серьёзный голос остановил:
— Шермида, расскажи мне всё сейчас же!
— Понимаешь, — со вздохом продолжила она, — когда те, кому я лично давала приказ и зелье из своей крови, умирают, я это чувствую и вижу этого человека перед собой так же ясно, как тебя сейчас.
— Но тут почти темно, — педантично заметил Урмё.
— Энба-олени видят лучше людей в темноте.
— Хорошо, продолжай, пожалуйста.
— И ещё я чувствую, когда выполняются мои приказы. И когда это случается, больше не могу получить власть над этим исполнителем, как бы не старалась.
— Как ты это чувствуешь?
— Как неземное блаженство, — она прикрыла глаза и выгнулась, как совсем недавно.
Урмё замешкался, но всё же опустил руку на её спину. Чуткие пальцы проскользили вдоль позвоночника. В этот раз реакция была не столь сильной, но всё равно очень приятно. Шермида тихо ахнула, взглянула ему в глаза. Он всё понял. Рука его замерла.
— Да, в тот момент исполнили мой приказ. Единственный, кто сейчас попадает под моё воздействие, это Чиён.
— Шермида, что это был за приказ?
— Убить Феникса, покинувшего Красные горы.
* * *
Бухта Макавари
Вааи во все глаза смотрел на острую деревяшку, похожую на широкий клык неведомого огромного зверя. И сейчас этот клык был полностью погружён в тело. В бледное худое тело. Только сторона с лаком едва виднелась снаружи.
— Там ведь сердце… — Выдавила Мауна, стоящая напротив.
Чиён больше не орал. Раскинув руки, он сидел, задрав голову к небу, казалось, лишился чувств. На его коленях лежала голова незнакомого мальчика Феникса.
— Ри! Где Ри? Дайте пройти! — мимо молчащих людей скользнула девочка с лодки, светловолосая, с тёмным шрамом через левую половину лица. — Вы нашли его! Слава всему! Эй, Ри! Ну же, просыпайся! Ты сдержал слово, Ри. Ну же, Ри…
Мауна перевела ошарашенный взгляд на брата. Тот молчал, сжав кулаки. Внук Добромира тоже пытался прорваться, но его не пустили. Он крикнул:
— Лукреция, что с ним?
— Я… Я не знаю. Он, спит… Он же спит? — девочка со шрамом обратилась к Мауне. Та не нашлась с ответом. — Спит? — Лукреция повернулась к Вааи. Тот отшатнулся.
Раздался тихий сухой смех.
— Я убил его. Я убил нашего Ри. Я должен был освободиться. Ха. Ха. Ха…
Глаза Чиёна закатились. Он прикоснулся к синей лаковой деревяшке, покачал её пальцем, подковырнул, потащил и вогнал в то же место. Потащил и вогнал. Потащил и вогнал. Покачал. Потащил. И всё это время смеялся. И вокруг синего плескало алым.
Не все заметили, что звуки воды пропали. Сначала крикнул дядька, потом отец, затем, казалось, весь город.
Море стояло дыбом до самых небес. Полукругом нависло над пирсом с горсткой застывших людей. И раскололось небо над Макавари, и тучи обратились смерчами, жаля молниями осушённое дно, и рыба билась на нём, задыхаясь.
Невозможное, подчинённое яростной воле истинной Чародейки, стояло море.
И грянул гром. Воды упали. Захлестнули город до самых домов. Но люди остались на пирсе. Ведь до того до чистых небес, погасив и смерчи, и ярость, вознёсся мальчишеский крик.
Рихард был жив. Синий лак стёк с его тела, а деревяшка и вовсе исчезла. И Рихард кричал от всей той боли, от которой его спасал яд агачибу. И смеялась Эньчцках. А Чиён больше нет. Безумие накрыло его.
Алек вырвался, подбежал, поскользнулся, Мауна поймала его, крепко сжала. Вааи обхватил ученика за плечи, потряс. И так они сидели вчетвером, как четырнадцать лет назад, когда убивали Эннику, когда Добромир ничем не мог ей помочь. Брат и сестра, прижимавшие к себе этих же самых ревущих детей.
— Прости, прости, прости меня, Рихард! — безостановочно шептал Чиён.
А Феникс не мог сдержать крика от боли, не приходил в сознание, но видел всё сверху и в образе призрака в золотистом сиянии гладил Чиёна по голове и говорил: «Прощаю».
* * *
Тракт Лагенфорд — Заккервир
— Я должен отправиться туда! — Урмё порывался вскочить.
— Куда ты собрался? — Шермида со страхом глядела на перекошенное тревогой лицо и проклинала себя.
— Не знаю. Предупредить Нолана. Подготовить его. Ты едешь со мной!
Урмё соскочил с постели, схватил одежду. Шермида встала на кровати. В голове помутилось. Возник диссонанс, будто кто-то не попадал в такт. Снова то видение. Они были там, возле моря. Не узнавала, но чувствовала. Живы. Оба жи…
Урмё похлопал её по щекам. Вокруг затухало эхо её крика.
— Эй, ты что, меня так пытаешься задержать? — в голосе любимого смешались тревога и злость.
Шермида хотела ответить. Не могла. Тошнило то ли от выпитого, то ли от облегчения. Она поняла, что лежит головой на коленях Урмё на полу, а её ноги запутались в одеяле на кровати.
— Ответь!
— Мальчик жив, — бесцветным голосом шепнула она.
А перед глазами ещё парила маленькая сияющая фигура. Смешливые синие глаза, ямочки на щеках. Он заметил её рядом с собой, улыбнулся, подал руку, сказал:
— А вы меня напугали тогда, перед представлением, тётя. И папу тоже. А сейчас я вас не боюсь. Вы хорошая, только грустная. А мы теперь свободные.
Он сжал её правую ладонь своей левой и подмигнул.
Шермида подняла дрожащую руку к лицу. Свежий ожог в виде перьевидных шрамов пузырился, кровоточил. Женщина посмотрела на Урмё сквозь раздвинутые пальцы, повернула к нему.
— Это он мне сейчас оставил, сынишка Нолана. Взял тётю за ручку. Весь в папаню. Он жив. Он живее нас всех. И Чиён с ним. Я не знаю, как он от приказа освободился. И, похоже, всё дурное наконец позади.
— Я… Могу тебе верить, Шермида? — выдавил Урмё, потрясённо глядя на её руку, на свежий ожог в виде перьев, но обратный: острыми концами к плечу, а не так, как вырезают Фениксы, к ладони. Будто и впрямь кто-то руку пожал.
— Можешь. Я так устала врать и скрывать всё, Урмё.
Наверное, что-то в голосе убедило его остаться. Он обработал ожог, уложил её на кровать, разделся, устроился рядом, прижался всем телом, обхватив со спины. Шермида была рада, что сейчас, уснув, он не видит её слёз облегчения. Она тоже стала свободной. Больше к ней не будут являться призраки всех, кто исполнил приказы.
* * *
Бухта Макавари
— Море нас возьми, да неужто всё кончилось⁈ Что это вообще было? А детишек куда? Орёт, аж уши режет! — затряс дядька Дракатри, указал на четверку детей без сознания.
— Старый маяк. В лодку их! Там займусь. То снадобье нужно! — скомандовал Добромир, наскоро осмотрев, и добавил вполголоса: — От этого вопля кровь стынет в жилах. Весь город так перебудит. Бедный мальчик.
Вааи и Мауна, бледные, потрясённые, опускали детей по одному в лодку. Они вновь ощутили себя подростками, вспомнили тот шторм, когда успокаивали этих двоих мальчишек: сыновей писаря и дяди Доживана.
Добромир стоял на носу лодки и правил веслом по гладкому морю к старому маяку. Стих ветер, дождь тихо скулил где-то с юга. Странности этой ночи были как сон, потому сейчас, вспоминая, он не удивлялся видению человеческой фигуры, бегущей по обезвоженному дну и тоже в сторону старого маяка. Мало ли что могло привидеться в столь странную ночь. Может, все они разом сошли с ума? Тем лучше. Безумцам жить веселей: они не ведают ужасов мира.
Nota bene