Дни проходили один за другим, и я готова была вешаться в таких условиях. Да, у меня была еда и вода, и даже ванная, но я не знала, чем себя занять. Из книг мне доверили пару каких-то совершенно неинтересных научных брошюр и всего один роман, который я прочитала ещё в первый день. Гулять меня естественно не выпускали, а сидеть на балконе - не считалось. Периодически ко мне приходил Малкольм, который загадочно сообщал о чём-нибудь, я почти привыкла к нему и к его странному, женственному поведению. Из того, что он мне рассказывал, я поняла, что через своего человека он отправил Рихарду письмо, где написал все свои требования, и сейчас мы ждём ответа.
- Твой муж - осел!
Я уставилась на разъярённого Малкольма, ворвавшегося в мою комнату, а потом быстро оглянулась в поисках чего-нибудь тяжёлого на тот случай, если злость на моего якобы мужа вдруг перейдёт на меня. Поблизости был только ночной горшок. Представив, как буду угрожать своему похитителю ночным горшком, я заулыбалась, но тут же спрятала улыбку, пока Малкольм её не увидел и не рассвирепел ещё больше.
- Да почему же он такой упрямый, Господи! - Нарезая круги по моей темнице, бормотал блондин, и похоже, практически не замечая меня. - Мне что, нужно поднять из гроба его мать и похитить, чтобы он согласился? Чтобы добиться всего лишь отмены всех его этих комбинаций и независимости нашей страны, я даже его жену похитил, а он...
Я с любопытством наблюдала за ним, все ещё не до конца понимая, что происходит, но потом вдруг увидела, что в одной руке он сжимает бумагу. Точнее, письмо. Понимание оглушило меня, и я села на кровать, в голове все мутилось, переворачивалось, не хватало воздуха...
Он отказался.
- Неужели я так много прошу? - Малкольм посмотрел на меня абсолютно безумными глазами, а потом снова продолжил свой путь по комнате. - Наша страна воевала с вашей на протяжении практически двадцати лет, и вот когда мы все же пошли на уступки, вы... как победители назначили контрибуцию, которую нам не выплатить ещё несколько веков. А пока мы не выплатим - теряем свою суверенность. Это было чересчур!
Да мне рассказывал отец что-то о небольшой, но очень назойливой стране, которая хотела вернуть земли, который когда-то принадлежали ей. Война, длящаяся практически всю мою сознательную жизнь. Мы не жили на той окраине, где была война, поэтому нас она не касалась. Мы платили повышенные налоги, и больше ничего не говорило о том, что идёт война. Кроме отца, мужчин в доме не было и завербовать было некого. Мы тоже страдали и в нашей стране тоже гибли люди, но не мы развязали эту войну, так что вполне логично, что именно им назначили такое наказание.
- Если бы не этот Рихард, король никогда бы не повесил на нас столько, у него просто не хватило бы ума.
Так вот в чём дело... на одной чаше весов договор о контрибуции и независимости страны, а на другой - я.
Он выбрал не меня.
- Но у меня есть пара весомых доказательств, почему ему стоит передумать.
Малкольм развернулся на каблуках и с грохотом захлопнул дверь за собой.
Ночью я проснулась от странного видения. Мне вспомнился бал и то, что я увидела Рихарда плачущим и просящим меня о прощении, вздымающим руки к небу. Мне приснилось это, и это было так реалистично, что пробирала дрожь. Тонкая сорочка не несла тепла, а потому, когда я соскользнула с кровати на пол и подошла к балкону, распахивая его настежь, прохладный ветер заключил меня в свои объятия, высушивая слезы на щеках. После того Малкольм ушёл, я долго плакала, просто от бессилия и отчаяния, охватившего меня целиком, а после - провалилась в сон.
Если представить, что Рихард сейчас страдает, то становится ещё горше. Как бы мне не было больно, и я не чувствовала себя преданной, брошенной, я понимаю, почему он так поступил. Он отказался от нашего счастья, ради счастья страны. Возможно, наша страна и не так сильно страдала от этой войны, но мы должны на что-то отстраивать новые здания, восстанавливать экономику и прочее. Я все это понимаю, но от этого понимания не становится легче. Ведь я все так же нахожусь где-то, совершенно одна, даже не представляя, как буду отсюда выбираться.
Отчаянье захватывало меня, как страшный сон, топя в своих глубинах. В такие дни не хочется быть оптимистом и думать о хорошем. Хочется плакать и впадать в истерику. От боли. От непонимания и понимания одновременно. Было так больно видеть все это и не закрывать глаза. Наверное, я просто была странной, как и всегда. Но смириться не получалось и не хотелось, и изменить ничего нельзя. Боюсь, даже у самого короля не вышло бы принять одновременно правильное и безболезненное решение. Я сидела в своей комнате, тут, хрупкая и беззащитная, сейчас я как нельзя лучше это осознавала. И Рихард был тоже беззащитен. Он обещал защищать меня, но сейчас не может. Вот о чём он говорил: когда-нибудь рядом ни окажется ни одного мужчины, способного меня защитить, и тогда... тогда мне придётся сделать это самостоятельно.