Как он хочет, чтобы Катя была счастлива! Вправе ли он войти в ее жизнь?
Но вот в памяти события последнего времени.
19 октября в Москве, на собрании партячейки Рихард рассказывал о своей жизни:
- В девятьсот семнадцатом году вступил в независимую социал-демократическую партию Германии. В девятьсот восемнадцатом участвовал в восстании в Киле. По заданию партийного комитета переехал в Гамбург, участвовал в создании организации студенческой молодежи. В девятнадцатом вступил в коммунистическую партию Германии. Работал в Рейнской области, был избран членом городского комитета КПГ в Аахене. В двадцатом году участвовал в подавлении капповского путча. В двадцать первом был преподавателем партийной школы, редактором партийной газеты в Золингене. Затем работал в Берлине, в Центральном комитете партии. В двадцать четвертом году участвовал в работе IX съезда КПГ...
Как скупо: даты, партийные задания, города... Надо бы рассказать подробно, как было. С того самого дня на борту парохода "Санта-Мария". Всегда, когда он вспоминал, с чего все началось, мысль возвращала его на палубу "Санта-Марии". Он видел искрящуюся под солнцем морскую синь, надраенную до белизны палубу, едва обозначившийся по горизонту берег Германии. Рихард с друзьями - все семнадцати- и восемнадцатилетние парни возвращались из каникулярного путешествия по Швеции. Дурачились на палубе, боролись, орали песни, опьяненные морским бризом, солнцем, молодостью. И вдруг их гвалт оборвал громкий голос: "Сегодня правительство Германии объявило войну России". Это было 1 августа 1914 года.
Той весной Рихард оканчивал школу, ему предстояло только сдать выпускные экзамены. Да разве до них было! Улицы Берлина гремели медью военных оркестров. Газетные страницы исполосовали воинственные аншлаги. Генералы и министры, "отцы нации", благословляли юных зигфридов на битвы "во славу кайзера и великой Германии". И Рихард, даже не сказав родным, записался добровольцем в вильгельмовскую армию.
Шесть недель торопливой подготовки в военной школе под Берлином - и вот уже эшелоны ликующих, возбужденных предстоящими подвигами новобранцев мчались на фронт. Рихард - рядовой полка полевой артиллерии. Разве можно сравнить это мужское братство со скукой школьных классов, нудным спряжением глаголов и оскорбительным высокомерием учителей? Теперь они, сами бывшие школьники, - цвет и гордость нации! И даже шедшие им навстречу первые эшелоны с изувеченными соотечественниками лишь сильнее разжигали воображение.
Пароход. Северное море. Высадка на земле Бельгии. Прямо из эшелона их бросили в жестокий бой у реки Изер. Дождь. Дым. Грязь. Кровь. Душераздирающие, животные крики изувеченных мальчишек, которые еще вчера горланили победные марши.
В затишье между атаками, у первых братских могил - смятенные мысли: зачем все это, во имя чего? С каждым днем, с каждым боем рассеивался "патриотический" угар. Кому нужна эта бойня? Эти бессмысленные смерти? Кому нужны река Изер, река Ипр, эти поля Фландрии, деревушки, в которых жители говорили на чужом языке и смотрели на тебя ненавидящими глазами?
Рихард взывал к авторитету великих. В школе он увлекался историей, философией, читал и перечитывал Гёте, Шиллера, Лессинга, Канта. Сосредоточенностью и аналитическим умом он выделялся среди одноклассников, и его даже прозвали "премьер-министром". Но, оказавшись в залитом водой окопе, "премьер-министр" не мог найти ответа на простой вопрос: зачем, во имя чего они здесь? Мысль работала, и вопросы обретали более завершенную форму: "Каковы скрытые побудительные мотивы, приведшие к этой новой войне?.. Кто ценой человеческих жизней стремится овладеть этими землями?.." Не знали подлинных целей войны и его товарищи-фронтовики.
Зимой 1915 года на реке Ипр Рихард получил первое ранение. Из полевого лазарета его отправили в берлинский госпиталь. То, что он увидел в Берлине, поразило: прошло всего несколько месяцев с начала войны, а город нельзя было узнать - будто сорвали с дряхлой старухи пышные наряды и стерли косметику. Не осталось и следа от медноголосого воодушевления и барабанного патриотизма. Народ голодал. Изможденные женщины часами простаивали с продовольственными карточками у магазинов. Зато процветал черный рынок, там за бешеные деньги можно было приобрести все - еще одна сторона войны.
В госпитале, расположенном в берлинском Ланквице, Рихард подружился с Эрихом Корренсом, тоже солдатом. Шесть месяцев - койка к койке. Долгие сумбурные разговоры о политике, о свободе личности, о месте человека в обществе, об отношении к жизни, об истории и литературе. Ровесники, они пытались найти свое место в развертывающихся событиях. Как-то Рихард поделился с Эрихом сокровенным:
- Не хочу жить только для себя. Хочу посвятить себя служению великой идее, которая целиком, без остатка, захватила бы меня!
Рихарду полагался отпуск. Родные настаивали, чтобы он сдал выпускные экзамены за курс школы и поступил в университет.
Он стал учиться на медицинском факультете. Вскоре, однако Рихард понял, что его больше интересует политика. Оставив занятия медициной, он увлекся изучением политического состояния общества в стране и, как ему казалось, постиг здесь многое и теперь может объяснить солдатам на фронте подлинную суть войны. И вот, не закончив курса лечения, он снова надел военную форму, вернулся в часть, готовый вновь разделить со сверстниками опасности и лишения. Однако почти никого из друзей-однокашников он не застал в живых...
Вскоре их часть перебросили на Восточный фронт, в Россию, страну, в которой он родился.
Воспоминания о России у него сохранились смутные, отрывочные. Скорее всего, это были картины виденного не им самим - что может сохранить в памяти трехлетний мальчуган? - а перешедшие в зрительные образы рассказы, которые он в детстве слышал в родительском доме. Он знал, что родился под Баку, около станции Сабунчи...
Адольф Зорге, отец Рихарда, имел в Сабунчах механические мастерские и рядом с ними, у соленого озера, собственный двухэтажный дом. В мастерских выполняли заказы, поступавшие с нефтепромыслов братьев Нобель, которым принадлежало большинство участков на Апшероне. Адольф Зорге рано овдовел и решил, по своей педантичной практичности, взять в дом новую хозяйку, молодую, здоровую и - бедную. В "Заведении Святой Нины" - так назывался благотворительный приют для сирот - ему приглянулась девушка с грустными карими глазами - Нина Кобелева. Ее отец, рабочий-железнодорожник, и мать умерли; остались шестеро сирот, Нина - старшая. Местные "филантропы" пристроили их в приюты. Нина стала женой владельца мастерской Адольфа Зорге. 4 октября 1895 года у них родился сын Рихард. Спустя три года семья переехала в Германию, поселилась в пригороде Берлина Вильмерсдорфе, в доме №18 на Манизерштрассе. Став взрослым и узнав о судьбе матери, Рихард понял, что побудило ее выйти замуж за пожилого чужеземца. Жена состоятельного предпринимателя, Нина Семеновна имела теперь возможность помогать пятерым младшим братьям и сестрам. Она учила Рихарда и других своих детей русскому языку, воспитывала в них уважение и любовь ко всему русскому.
- Я, может быть, слишком русский, - признался Рихард как-то в госпитале Эриху Корренсу. - Я русский до мозга костей.
И вот теперь - окопы на русской земле...
В начале 1916 года Рихард был ранен во второй раз. Снова госпиталь в Берлине. Снова пристальное внимание ко всему, что происходит за стенами лазарета. Мрачные заводские окраины - и сверкающие огнями особняки политических и военных дельцов; надменное разглагольствование о превосходстве германского духа - и молчаливое отчаяние обездоленных. Но Рихард улавливал и приметы нового. Все чаще люди открыто говорили о том, о чем еще недавно не решались даже думать: "Хватит воевать! Даешь мир!"