Из Берлина Мацуока информировал Токио о планах рейха. В этой ситуации для правительства Коноэ, которое в то время готовилось к вторжению в Южный Индокитай и Голландскую Ост-Индию и по-прежнему стремилось к покорению Китайской Республики, пакт с Советским Союзом о нейтралитете был вполне приемлемым.
7 апреля 1941 года Мацуока снова появляется в Кремле, имея в портфеле полномочия своего правительства о заключении советско-японского пакта о нейтралитете.
7, 9 и 11 апреля состоялись три встречи Мацуоки с Молотовым.
Задача японского министра заключалась только в том, чтобы, не выказывая излишней торопливости, закончить переговоры в наиболее короткий срок.
Мацуока снова поставил вопрос о Северном Сахалине. Тогда советская сторона напомнила о несправедливости Портсмутского договора, навязанного Японией царской России в 1905 году, и о целесообразности теперь для обеих сторон в интересах добрососедства пересмотреть некоторые его статьи. Мацуока тотчас забыл о сахалинском вопросе. Он стал настаивать на обязательстве уважать территориальную целостность и независимость Маньчжоу-Го, на что ему для Советской России выдвинули в ответ требование об аналогичной гарантии для Монгольской Народной Республики.
12 апреля состоялась четвертая встреча со Сталиным и Молотовым. Пакт о нейтралитете был принят, и 13 апреля 1941 года в Кремле состоялось его торжественное подписание.
В тот же день Мацуока покидает советскую столицу. В сообщении о его отъезде, как всегда, перечислялись официальные лица, провожавшие высокого гостя на Ярославском вокзале. Затем указывалось: "Перед отходом поезда на вокзал приехали тов. И.В. Сталин и тов. В.М. Молотов, которые попрощались с г. Мацуока".
Лицо японского министра расплылось в широкой улыбке: приезд Сталина на вокзал говорил о том значении, которое придавало советское руководство пакту в условиях того времени. Мацуока решил не остаться в долгу. В тот же день из Ярославля он послал две телеграммы.
С т а л и н у: "...Я верю, что этот пакт окажется источником вдохновения для обеих наших наций в проведении внешней политики, которая отныне будет характеризоваться взаимным доверием и дружбой".
М о л о т о в у: "Подписанным сегодня пактом мы направили наши нации на новый путь дружбы. Я верю, что этот документ послужит нам маяком в улучшении наших отношений... Я уношу с собой только очень приятные воспоминания о своем временном пребывании в вашей великой стране".
21 апреля с пограничной станции Маньчжурия Ёсукэ Мацуока дал сразу три телеграммы. Первая - в редакцию газеты "Правда":
"В тот самый момент, когда я покидаю пределы Советского Союза... я хочу выразить через любезное посредничество вашей газеты народам Советского Союза свою искреннюю благодарность за оказанное ими внимание и гостеприимство за все время моего проезда через СССР и пребывания в его прекрасной столице - Москве.
Я уношу с собою только самые приятные воспоминания об этом сердечном приеме, оказанном мне правительством и народами СССР, а равно самое положительное впечатление от того гигантского достижения, какое я наблюдал на этот раз во всех отраслях государственной и народной жизни Советского Союза в сравнении с тем, что было 8 лет тому назад, когда я был в Советском Союзе проездом в Женеву".
Вторая телеграмма адресовалась И.В. Сталину:
"...Прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившемся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни народов СССР.
Сцена нецеремонных, но сердечных поздравлений по случаю подписания Пакта останется, без сомнения, одним из счастливейших моментов моей жизни, а любезность Вашего Превосходительства, выразившаяся в Вашем личном присутствии на вокзале при моем отъезде, всегда будет оцениваться как знак подлинной доброй воли не только по отношению ко мне одному, но так же и к нашему народу.
Я могу так же добавить, что девизом всей моей жизни было и будет всегда быть верным своим словам".
Третью телеграмму Мацуока направил Молотову.
В день ратификации пакта о нейтралитете - 25 апреля 1941 года - он послал еще две телеграммы, льстивые и лицемерные.
С т а л и н у: "...Я не сомневаюсь и верю в то, что благодаря содействию Вашего Превосходительства взаимоотношения между Японией и Советским Союзом еще более укрепятся. Пользуясь этим случаем, повторяю, что надолго останется в моей памяти как приятнейшее воспоминание о том, как мы без дипломатических условностей, после прямых и ясных бесед, завершили встречи, а равно о том, как у нас, после подписания Пакта, в дружественной и непринужденной обстановке состоялся обмен добрыми пожеланиями".
М о л о т о в у: "...Я снова подтверждаю клятвой девиз, соблюдаемый мною много лет, быть до конца верным своим словам... Надолго останется в моей памяти как одно из приятнейших воспоминаний та радостная атмосфера, которая создалась вокруг г-на Сталина после подписания Пакта".
* * *
Генерал Ойген Отт сопровождал Мацуоку в его поездке в Берлин. Он присутствовал на беседах Гитлера и Риббентропа с японским министром. Вместе с ним в конце апреля Отт вернулся в Токио. С кем, как не с Рихардом Зорге, поделиться сенсационными новостями, привезенными из Берлина?.. И целый вечер, до глубокой ночи, посол говорил, говорил... а Зорге напряженно слушал и запоминал, запоминал каждое слово, включая ставшую известной фразу Мацуоки: "Тут не поможет никакой пакт о нейтралитете".
Наутро в Москве знали обо всем, что произошло в рейхсканцелярии во время визита Мацуоки в Берлин, и с абсолютной точностью.
* * *
Положение, которое Зорге занимал в немецкой колонии, не только давало ему широкие возможности и независимость, но и налагало массу обременительных обязанностей. Без Рихарда не обходился ни один мало-мальский прием в германском посольстве или немецком клубе. И, разумеется, Зорге был всегда непременным участником "вечеров берлинцев".
Эти вечера устраивались в парадных залах посольства раз или два в год "для поднятия патриотического духа" немцев. Обычно они приурочивались к приезду какого-нибудь эмиссара Гитлера или "бонзы" из Министерства иностранных дел.
Вот и теперь, отправляясь на очередной такой вечер, Рихард знал: среди гостей будет какой-то высокий чин из Генштаба, "специалист по России". Накануне Отт сказал Зорге, что этот офицер ехал в Токио через Советский Союз и "хорошо смотрел по сторонам". Это означало: во время своего длительного путешествия офицер собирал разведывательную информацию. Но какую именно - посол не сообщил. Зорге не стал у него спрашивать: узнать это от самого "гостя" вернее.
В большом посольском зале для торжественных приемов собралась почти вся немецкая колония. В центре на массивном столе из голых досок возвышался огромный дымящийся котел. У котла, одетый в накрахмаленные белые поварские халат и высокий колпак, стоял улыбающийся Рихард и продавал национальные, баварские сосиски. Один за другим к нему подходили гости. Многие из присутствующих были увешаны орденами и знаками отличия за безупречную службу и особые заслуги перед рейхом.
Скоро пиво и шнапс подняли настроение. Образовались оживленные группы "по интересам".
Когда публика наконец насытилась и начались танцы, Рихард сбросил с себя маскарадное одеяние и принял участие в общем веселье. Он пригласил первую же даму - ею оказалась Хильда, секретарь Отта, - и закружился с нею в вальсе. Одетая в черное бархатное платье, раскрасневшаяся и возбужденная, Хильда была на верху блаженства. Их встречи всегда были такими короткими, и каждый миг теперь приносил ей невыразимое удовольствие. Но Рихард танцевал почти машинально. Его внимание было занято совсем другим. В этой роящейся толпе нужно было поскорее отыскать генштабовского офицера. Рихард вальсировал круг за кругом, внимательно обводя взглядом присутствующих. В дальнем конце зала, положив ноги на бархат стоявшего напротив кресла, блаженно храпел военно-морской атташе Венеккер. Пуговицы его сюртука были расстегнуты. Какие-то молодые люди тянули посольских стенографисток к выходу. Но приезжего офицера нигде не было. Куда-то запропастился и Отт.