Чтоб в бесконечном путь найти верней,
Анализировать и связывать умей!
Иногда Рихарду казалось, что у него врожденная способность к таким вещам. Он словно бы интуитивно угадывал, что к чему, и эта проницательность поражала и учителей, и его товарищей. Потому-то и закрепилась за ним кличка «премьер-министр». Ему прощали озорство, нерадение ко всем предметам, находящимся по ту сторону политики, истории и обществоведения, так как угадывали в нем глубокую, серьезную натуру, перед которой открыты неведомые горизонты. Он был развит физически; записался в рабочий спортивный кружок и аккуратно посещал его; его кулаков побаивались самые отчаянные драчуны.
В пятнадцать лет пытался осилить Канта, его трансцендентное учение, «Критику чистого разума» и «Критику практического разума». С точки зрения трансцендентальной философии мир раздваивается, расчленяется на два независимых друг от друга мира: «я» и «не-я»; но что дает нам право отделять себя от внешнего мира? Не является ли наше «я» также «вещью в себе»? Орешек оказался не по зубам, и тогда Рихард решил начать все с самого начала, с античной философии, с истории философии. Школьный учитель, заметив на парте Рихарда одну из книг Гегеля, был изумлен и заинтересован: неужели пятнадцатилетний паренек в состоянии постичь всю эту ученую премудрость? И спросил, как Рихард понимает историческую схему Гегеля. Зорге ответил шуткой: «Мировой дух зарождается в потенциальной форме в Китае, он там, так сказать, спит. В Индии мировой дух начинает грезить. В Персии он просыпается, в Египте встает и одевается, вместе с финикиянами он прогуливается по Средиземному морю и останавливается в Греции, чтобы позавтракать. В Риме он обедает, с тем чтобы в Римской империи, поужинавши, улечься спать по поводу пришествия варваров. Спячка продолжается в течение всего средневековья. Вторичное пробуждение мирового духа происходит в эпоху Ренессанса. Потом он воплотился в прусской абсолютной монархии. Так ему и надо!»
«В истории, литературе, философии, обществоведении я был намного сильнее любого из учеников моего класса. По остальным же предметам учился ниже среднего уровня. В течение длительного времени я скрупулезно изучал политическую обстановку. Когда мне исполнилось 15 лет, я стал проявлять живой интерес к таким «трудным» писателям, как Гёте, Шиллер, Лессинг, Клопшток, Данте».
Гёте, Шиллер, Лессинг – эти лучшие представители передового немецкого бюргерства жили в ту политическую и социальную эпоху, когда общество было проникнуто низким, раболепным, гнусным, торгашеским духом; и вот против этого феодально-дворянского общества, прогнившего насквозь, выступали эти писатели. Как зачарованный, повторял Рихард вслед за Фаустом:
Рождается великое во мне: Что? – угадай!..
Поразили слова Гёте: «В современной буржуазной жизни человек поставлен в очень узкие границы религией, законами, моралью…»
Высокопарный Фридрих Готлиб Клопшток, автор знаменитой четырехтомной эпической поэмы «Мессиада», показался невыносимо скучным. Зато в трактатах, драмах и статьях Лессинга Рихард открыл бездну ума и иронии, Лессинг ставил выше всего свободу мысли и силу разума, он был учителем человечества, одним из наиболее революционных умов Германии XVIII века, выдающимся деятелем немецкого Просвещения. Да и нравственный облик Лессинга импонировал Рихарду. Великий драматург был на редкость щедрым человеком: говорят, он постоянно держал в карманах золотые вместе с мелкой монетой и часто по ошибке подавал нищему золотой. Если нищий возвращал монету, Лессинг смеялся от радости, что есть еще на свете честные люди, и приказывал нищему взять червонец. «Умереть за правду прекраснее, чем обладать ею», – говорил Лессинг, и эти слова были девизом его жизни. Он ненавидел прусскую монархию, прусского короля Фридриха III, именовал Пруссию «самой рабской страной в Европе».
Говорят, что у Ибсена был удивительный дар направлять разговор па темы, могущие дать ему материал для изучения характеров. Подобным даром обладал и юный Рихард Зорге. У него была «жажда» на людей. Он их всех помнил, так как обладал исключительной памятью.
Он обладал всеми родами памяти: памятью мест, вещей, форм, памятью на чувства, звуки, запахи; он мог буквально воспроизводить раз прочитанное. Под влиянием Гёте, Шиллера и Лессинга он начал писать стихи. Это были аллегории, философские отвлеченности, настроения, выраженные в холодных четких образах.