Значит, до свидания, Шанхай. Скорее всего не до свидания, а прощай!.. Что бы там ни было, но скоро он сможет сбросить с себя, как опостылевшую одежду, свою постоянную напряженность и настороженность, снять уже, казалось, затвердевшую маску. Может быть, его оставят на работе в Центре. Или он сможет вернуться к научной деятельности? Нет. Неужели он полюбил эту свою профессию? Подходит ли к ней слово «полюбил»? Впрочем, летчик-испытатель, тоже каждый час идущий на смертельный риск, ведь любит свое дело…
Он снова посмотрел в окно. На улице стало еще сумрачнее. Все так же висела над городом пелена дождя. Он представил: вместо этой противной слякоти там скрипит снег, мороз горячит щеки, по улицам с гиком проносятся сани, детвора лепит снежных баб и накатывает ледяные горки. А самое главное — там Катя!
Он попытался представить ее лицо. У него была превосходная память, к тому же обогащенная многолетним опытом конспирации. «Чтобы легче запомнить лица, разделяй их на три основных типа: круглые, квадратные, удлиненные. Затем…» Он научился запоминать нужные ему лица с первого раза — и, наверное, навсегда. Но вот Катино лицо, хотя больше всего им дорожил, запомнить не мог. Он представлял отдельно ее глаза: то веселые, блестящие, то затуманенные грустью. Ее губы. Ее темные, заплетенные в косу волосы. Ее гибкую, подвижную фигуру. И в то же время в целом представить не мог. По законам конспирации он не имел права хранить ее фотографии и ее письма — и не хранил их. Да, он до малейшей линии помнил эти фотографии и рисунок ее почерка. Но на фотографиях Катя была совсем не такой, как в жизни… Какое же у нее лицо? Квадратное, круглое или удлиненное? Нет. Милое. И как хорошо, что он скоро его увидит!..
Рихард чиркнул шершавым колесиком зажигалки и поднес к узкому пламени листок.
Наташа прислушалась. Музыка! Массивная дверь была прикрыта неплотно, и из кабинета Берзина слышались четкие звуки шумановской токкаты. Хорошо! Наконец-то Павел Иванович отдыхает. Наташа уже привыкла: в редкие минуты отдыха, ближе к полуночи, он доставал пластинки, включал радиолу и, откинувшись в кресле, прикрыв ладонью глаза, слушал. Он любил только серьезную музыку.
Утром Наташа первой приезжала в управление, открывала уборщице кабинет начальника. И пока та чистила пепельницы и смахивала пыль с кресел и резных, с гербами шкафов, она тоже включала радиолу. Ящик стола был заполнен пластинками доверху. В ярких глянцевых пакетах на разных языках. Близкие друзья Берзина, зная о его страсти, непременно привозили ему в подарок черные диски, когда возвращались из «спецкомандировок». Наташа сама недавно вернулась из такой командировки, затянувшейся без малого на два года. Но свой подарок добавила к коллекции Старика тайком. Уж очень большим начальником был он для нее, хотя с другими и про себя она тоже фамильярно и по-дружески называла его Стариком. Начальника все так называли. Может быть, потому, что он и на самом деле был старше их и многие пришли сюда позже его, а вернее — многих он сюда и привел. А скорее всего потому, что был он хоть не старый, но седина густо посолила его темноволосую голову. С шестнадцати лет, с того дня, когда он был порот казачьими шомполами и в первый раз приговорен к расстрелу. А может, еще и потому, что в подполье, в царских тюремных казематах прошел он такую закалку огнем, в ВЧК и здесь накопил такой опыт, мера которым — совсем не годы жизни человека.
Когда Павел Иванович в 9.00 приходил в управление, Наташа уже сидела в приемной за секретарским столом, с папками «К докладу», с пакетами, перехваченными оплывшими сургучными печатями. И в большом и прохладном кабинете начальника молчаливые шторы, поглотившие последние аккорды музыки, не выдавали Наташиной вольности.
Но уже много дней музыка в кабинете Павла Ивановича не звучала. Сам Старик не выдвигал ящик с пластинками с того дня, она точно запомнила дату — 30 января, когда из Берлина поступило сообщение: президент Германии Гинденбург назначил новым канцлером Адольфа Гитлера.
Небольшой особняк в тихом московском переулке, который они называли «шоколадным домиком», подобно метеорологической станции где-нибудь в центре «розы ветров», принимал на себя все удары бурь и гроз. Его будоражили события, происходившие в мире, — и у самых границ страны и за тысячи километров от ее рубежей. В этом доме события не только регистрировались — здесь определялось, к каким последствиям они приведут. Не завтра или через месяц, а через год и даже десять лет… Прихода Гитлера к власти здесь ожидали, к нему готовились. И все же это событие взбудоражило всех. Наташа по взволнованным лицам своих товарищей, привыкших скрывать свои чувства, по учащенному ритму совещаний в кабинете Старика, по тому, что в управлении появились новые люди — с ромбами в петлицах, в скрипящих портупеях — поняла: наступают большие перемены в их работе.