Тут началась куча мала. Пирамида росла прямо на глазах, словно снежный ком, каждый в радиусе десяти метров, а потом и дальше считал своим долгом влезть на неё. Мурло, ругнувшись, рванул туда. С отвисшей челюстью я наблюдал, как он с разбегу оказался на самой верхушке, погрозил кулаком тёмно-серым фигуркам, под воздействием массового психоза тоже карабкающимся наверх и, отдав честь (или это мне показалось?), как капитан Немо, стал погружаться в пучину...
- Вот мы и встретились, слизняк, - медвежьи объятья обвили, сдавили сзади, будто тюбик (ещё чуть-чуть и пойдёт паста не со стороны колпачка). Тяжёлый пищевой перегар защекотал моё нежное ухо, а громкое чавканье бросило в холодный пот - толстые горячие губы в опасной близости от слуховых рецепторов. - Сейчас вырву твой язык вместе с головой и оставлю в качестве трофея в назидание другим сорокам-юмористкам, - это был Румяный - скосив глаза, я рассмотрел лошадиный бампер. - Чего это мы так покраснели? - злорадно прошипел, продолжая сдавливать, - дерьмо поднимается?
Я почувствовал, что вот-вот начнут трещать косточки - дури-то много, подкову разогнуть - раз плюнуть. А мне до подковы, как черепахе в центр. Пешком.
- Да нет, стыдно мне за своё поведение.
- Вот-вот, а там и до извинений недалеко. Сейчас завяжу узлом и подарю Дролу. Любой шут гороховый становится обыкновенным дохляком, получив по башке...
- Оно-то так, конечно, - кривясь, еле выдохнул я, - да ты ж сам не даёшь стукнуть тебя...
Он заорал, совершенно оглушив и окончательно расстроив моё сознание - рёв прошёл, как анестезия в последующей оплеухе. Очнулся через секунду, уже безнадёжно повиснув в лапах чёрных коммандос, напротив Румяного. Расплывающаяся в ухмылке рожа инквизитора качалась из стороны в сторону и теряла резкость - глаза с трудом фиксировали окружающее, пока не укрепились на багрового цвета мясистом подвижном куске. Две алые горизонтальные полосы зашевелились, и сквозь вату просочился звук.
- Чё ты вылупился, чё сверлишь?
- Душно мне...Сквозняку хочу...
Очередная оплеуха вознесла очи вверх. Всплакнули сопли, расставаясь с домом. Кровушка пошла их проводить. Полон рот соли... Вот, гады. Хорошо бьют. Нравится...
В следующее мгновение что-то изменилось. Я шлёпнулся на пол. И, несмотря на полное моё сходство к этому моменту с тряпкой, звук получился неприятный, а эхо ещё долго бродило по внутренним трубопроводам.
С неистовым хаканьем и гиканьем, будто ниоткуда в кругу чёрных соперников материализовалась Розетта. И закружилась, закружилась юлой, отвешивая пощёчины и подзатыльники, выкручивая носы, хрустя пальцами и проверяя на прочность гордо носимые ниже пояса генофонды. Один из державших меня бойцов, жалобно поскуливая, согнулся пополам, шаря между ног руками в тщетной попытке найти ту кнопку, которая выключает боль. Второй, захлёбываясь юшкой, шедшей из носа, в конце концов, перекрыл течь, заблокировав ноздри фалангами пальцев левой руки. А правую же, держа под странным наклоном и рассматривая с таким недоумением, словно количество пальцев выросло как минимум вдвое.
Румяный же пока был на ногах и в вертикальном положении, водрузив левую длань на разгорячённую голову Розетты, а правую изредка запуская наподобие косы, но не в силах столь низко опустить прицел, всё время промахиваясь. А выражение его багрового лица было при этом столь комично, что неплохо было бы его запечатлеть на какой-либо поверхности и демонстрировать в больнице пациентам с хроническими депрессиями и неврозами - моментально оклемаются и воспылают недетским оптимизмом. Этакий любитель - мазохист на сеансе у проктолога. Когда вроде и удовольствие в наличии, да чего-то не хватает. Свеча с коротким фитилём - быстро сгорает.
Девушка в это время с настойчивостью зайца, бьющего в барабан, атаковала необъятный пресс, усиленный глобусом Земли. И пыль уже вышла, и Румяный уже устал удерживать её на вытянутой руке, а батарейка всё не хотела заканчиваться. Моська, сводящий с ума слона своим настырным беспрерывным лаем. Я почему-то не сомневался, что она просверлит эту тушу. Что в конце концов и произошло. Румяный внезапно закатил глаза, сдулся и оплыл огромной... кучей.
Розетта победно глянула на меня, подмигнула... Не, привиделось. Она строго посмотрела, как на нашкодившего ребёнка, протянула руку. Я демонстративно проигнорировал этот жест. Обиделся. И показал свободное владение собственными конечностями. Коряво, правда. Зато с гордо вознесённым нюхательным аппаратом и пунцовыми щеками...
Неблагодарная сволочь! Хрупкая женщина, можно сказать, грудью стала на мою защиту, словно таёжный лесоруб (или арктический ледоруб), соскоблила с меня эту... этих случайных прохожих.
Да, я вот такой нехороший, невоспитанный, "спасибо" даже не сказал, руку не пожал (или что там у женщин пожимают), в щёчку не поцеловал - попробуй поцелуй, без губ останешься... Да и без зубов, пожалуй.
А нечо в чужие разговоры встревать! Может, встретились приятели, закадык... чные друзья. Может приветствуем так друг друга, этих, как их, микробы таким образом выгоняем, перхоть выбиваем. Или, к примеру, чем крепче загонишь башку товарища в асфальт, тем доверительней наши отношения. А может это у нас секс такой! (С Румяным?!) Чётко по очередному приложению к "Кама Сутре", так сказать, для особых гурманов...
И это всё, брюзжа, я вываливал на Розетту, по ходу нашего продвижения вдоль стеночки. Следует сказать, что она терпеливо отнеслась к моему срыву канализации, не отвлекаясь и внимательно следя за происходящим побоищем. Я же в это время совершенно безнаказанно и беззаконно поедал глазами её очаровательный профиль: васильковый, по-детски широко распахнутый глаз, аккуратное, вырезанное древнегреческим мастером ушко, сбившуюся закрученную проволоку тёмно-русых волос, тонкий нос с подрагивающими азартно ноздрями и упрямый, выдвинутый подбородок. Только один раз она остановилась и выразительно так глянула, как... как на мужчину, когда я дофантазировался до того момента, что если бы на её месте был я, то... И я заткнулся.
Дальше я уже что есть силы честил себя. Молча. Все мои извинения - как зелёнка на больной зуб. Храбрец, доморощенный плюшевый мишка, стриженный газон для УЕФА! Опять языком отличился. В карцер его, что ли? Был бы на замочке - пожалуйста. На пять минут. А так, вместе с головой...
На точке рандеву Розетта сдала меня с рук в руки Мурло, и, как ни в чём не бывало, отошла в сторону, интересуясь состоянием помятости своих товарищей. Моим здоровьем она так не интересовалась. Я хмуро повернулся к своему боевому генералу и хмуро спросил:
- Как наши дела?
Мурло, потирая сбитые костяшки, отрапортовал:
- Добыто тридцать пять зажигалок. Итого, у наших противников осталось, учитывая состав групп по двадцать одному человеку, семь единиц... - он пренебрежительно скривился, - оружия. Наши потери, - выразительно посмотрел в сторону места недавней потасовки, где передвигались "на четверых" считанные дюли в чёрной и коричневой формах, - ушибы, подбитые глаза, несколько лёгких сотрясений, один вывих... Передвигаться своим ходом могут все...
И только тут стало до меня доходить, что мы... победили. Дурацкая улыбка, покруче всяких голливудских неудержимо расползлась на лице, зажигая и возвращая к жизни все морщинки смеха.
- ...Больше всех отличилась Фиалка, - Мурло покосился на сияющую девушку, мне даже на мгновение привиделась смешинка, блеснувшая в его глазах. Показалось, наверное. - Добыла семь зажигалок.
- Вот это по-стахановски! - восхищённо воскликнул я, сгрёб её в охапку и смачно присосался к её личику. Через пару секунд я задумался, кто кого пережёвывает. Через десять понял - не я, и поспешно выбросил белый флаг. Фиалка с задумчивым, туманным выражением на лице отлипла от меня.
Триумф тишины, я оглянулся вокруг, на свою команду, молчаливо собравшуюся вокруг и преданно глядящую на меня. И испытал ощутимый укол стыда - это была не моя заслуга, мне нечем похвалиться, кроме минутного отвлечения собственной рожей Румяного и парочки его бойцов. В замешательстве опустил глаза. Стыд - жуткая вещь. Вздохнул глубоко, словно обдумывая что-то и твёрдо поднял голову. Никого сейчас не интересовали мои красные уши и хныкающее внутри самолюбие. Людям нужно одобрение, поддержка и уверенность.