Уже почти среда
Бинго!
Уже поздно. Но я успел занести в дневник почти все, что случилось во вторник. Допишу уж до конца.
Оскар спит. Если навострить уши, то даже здесь, в гостиной, можно услышать, как он дышит. Вчера я одолжил у Бертса спальный мешок и надувной матрас. На матрасе узор из цветочков. Получается, что Оскар как будто лежит на красивом лугу.
Если б знать, что происходит в его голове! И почему он не хочет об этом рассказывать. Сегодня вечером на бинго, когда мама выиграла и встала, чтобы подняться на сцену и забрать приз, Оскар совершенно неожиданно повел себя очень странно. А потом еще страннее.
А ведь до того все было просто здоровско…
Мы с Оскаром вернулись на Диффе и возле дома увидели Бертса посреди всяких инструментов. Перепачканными маслом пальцами он ковырялся в своем красном «дукати».
– Ну что, суперагент, – сказал он, увидев меня, – уже можно спокойно ходить по городу? Газетчики больше не выпрыгивают из-за каждого угла?
– Ага. Но Оскар пока что инкогнито. На всякий случай.
– А, так это ты – Оскар. – Бертс перевел взгляд на Оскара и уставился в черные стекла его очков. – Ну и ну, я рад! Пожать тебе руку, к сожалению, не могу, весь перепачкался. Но я правда очень рад.
Бертс дружелюбно ухмыльнулся. Зубы у него были ослепительно белые. Как цветок эдельвейс, который растет в Альпах. Я сразу представил себя на вершине заснеженной горы. Бертс это умеет: улыбнется тебе, и сразу понятно – мир в порядке. Или Бертс приведет его в порядок для тебя, если захочет.
На прошлой неделе он пригрозил одному журналисту отлупить его, если тот не уберется от нашего дома. И больше мы никаких газетчиков не видели. Когда я еще лежал в больнице, мама сказала, что мы живем в быстром мире, где все быстро забывается. И она оказалась права.
Бертс положил отвертку, провел рукой по темным волосам, подстриженным ежиком, и посмотрел на Оскара повнимательнее.
– То, что ты сделал, мистер Инкогнито, – это был мужественный поступок. Уже более-менее оправился от этой небольшой экскурсии в пыточный подвал на четвертом этаже?
Оскар поднял очки на лоб и уставился на Бертса. Как будто хотел выяснить, почему он это спросил: из простого любопытства или настоящего интереса. Оскар решил, что интерес был настоящий.
– Я про это уже разговаривал с психологом, – сказал он. – Мне не хотелось, но это было обязательно. Потому что у большинства похищенных развиваются приступы страха или они начинают ночью писаться в постель.
– Даже взрослые? – спросил я. Оскар мрачно кивнул.
ПИСАТЬ В ПОСТЕЛЬ
Когда тебе во сне очень нужно в туалет, то начинает сниться, будто ты уже там. И пожалуйста – дело пошло. А вот писать в постели совершенно безопасно. Каждый раз я удивляюсь, как можно было придумать два одинаковых слова, которые означают совершенно разное. А всего-то надо переставить ударение!
Бертс одарил Оскара своей альпийской улыбкой.
– И как, начал ты писаться?
– Нет, конечно, – Оскар понизил голос. – Но в первую неделю после похищения каждую ночь просыпался весь в поту, потому что мне снилось, что теперь до конца жизни придется питаться гамбургерами и картошкой фри!
– В зеленой комнате ему ничего другого не давали, – добавил я. – Только еще колу.
Бертс понимающе кивнул.
– А когда просыпался, мне казалось, что в комнате воняет жиром из фритюрницы, – продолжил Оскар. – В общем, страшновато.
– А потом, после первой недели, получше стало? – спросил Бертс.
– Ужасы больше не снятся, – ответил Оскар. В его голосе слышалось явное облегчение. – Теперь во сне я вижу совершенно нормальные вещи. Вот недавно ночью я почти понял, почему дисковые части спиральных галактик вращаются со скоростью, не соответствующей их видимой массе.
– Это нерешенная проблема в астрофизике, – добавил он, заметив, как мы с Бертсом недоуменно переглянулись.
– Ну да, ну да, ясно, – сказал Бертс, – кому ж такое время от времени не снится?
Он дружелюбно кивнул и снова улыбнулся. Но теперь улыбка была похожа на Альпы, в которых совершенно неожиданно начал таять снег. Я тоже кивнул. Пусть Оскар себе не думает, что я никогда не видел вращающихся дисковых частей галактик.