Вместо этого, об убийстве никогда не сообщили. Даже е*аные соседи не потрудились позвонить в полицию и сообщить о горящем доме.
Я натянул чёрный худи на голову, чтобы скрыть лицо, и пристроил конец дула своего М24 к подоконнику там, где его не увидят. На улицах внизу толпа собралась возле двух белых фургонов, набитых пакетами гуманитарной помощи для бездомных. В толпе находились двое белых, с виду простых, но слишком хорошо ухоженных людей, чтобы принадлежать к месту, настолько отдалённому на восток. Улыбки были приклеены к их лицам, пока они позировали на камеры каждым движением и раздавали большие пакеты.
Майкл и Обри Каллины.
Пакеты гуманитарной помощи. Мэру насрать на город, не говоря уже о сброде бездомных, которые населяли улицы и ставили бельмо на его предварительных планах. Я не удивлюсь, если те пакеты окажутся напичканы крысиным ядом руками этого ублюдка или его послушной жёнушкой, которая всегда была рядом, чтобы приласкать его плечо или улыбнуться на камеру.
Со своего пункта наблюдения я мог убить их обоих. Наблюдать за тем, как их мозги окрасят асфальт в красный, пока толпа разбежится в разные стороны.
Аргументы для того, чтобы не нажать на курок, казалось, уменьшались с каждым днём, когда Майкл Каллин забывал, что он отдал приказ убить мою семью.
В то время как мои воспоминания продолжали возвращаться.
С каждым ночным кошмаром, который порочил мой сон, большая нужда горела где-то в самых тёмных уголках моего разума — разума, который заставлял меня усомниться в своей человечности. Мне нужно было увидеть опустошение на лице Майкла Каллина, когда я заберу у него всё. Я хотел увидеть, как он свернётся в клубок, проклиная небеса, в то время как боль от наблюдения за тем, как весь его мир ускользает сквозь пальцы, безжалостно будет вырывать сердце из его же груди.
Мне нужно было, чтобы Майкл Каллин ощутил на своей шкуре то, что чувствовал я в последние мгновения. Чтобы знал, какой сокрушительный удар реальности существовал за тонкой вуалью надежды, которая может сгореть в любой момент.
Он познает мою боль. Мои страдания. Моё отчаяние.
Не быстрая пуля принесёт месть этому ублюдку. Я намеревался подарить Каллину понимание настоящего ада. Понимание того, что то, что он хотел больше всего — сама причина его существования — исчезла навсегда.
Месть.
Слово закипало в моей голове. Постоянное кипение и шипение, которые удерживали меня от взрыва моих собственных мозгов последние три года. Будто мир содержал какое-то здравомыслие. Цель.
Толпа внизу растворилась, и двое мужчин, одетые в лохмотья, начали драться за пакеты.
Полицейские, которые удерживали приличное расстояние между Каллинами и толпой бездомных, сместились ближе, вытаскивая пистолеты. Воздух прорезали крики, и обзор на Майкла и Обри был испорчен, что заставило монстра во мне закипать от глубочайшей тьмы в моей душе, побуждая просунуть винтовку в дыру в окне и выстрелить.
Покончить с этим. И всё.
Мне никогда больше не придётся видеть их улыбающиеся лица снова.
Я отступил от окна, просто доказывая себе, что я мог, что не был настолько глупым, чтобы быть обведённым вокруг пальца химерой быстрого убийства. Хотя это был бы выстрел самоубийцы. Весь сраный план можно будет выбросить в окно, и все люди, которые исполняли приказ Каллина, останутся на свободе.
Живые и свободные.
К тому же, мне не впервые выпала возможность убить их, и она не будет последней. Три года я наблюдал, как Майкл и Обри Каллины шагают по улицам, словно святые. Они оба улыбались яркими фальшивыми улыбками, которые были достойны того, чтобы высечь их на камне (прим. пер. — отсылка идёт к высеченным на скалах улыбкам президентов Америки), пока они раздавали обещания бедным, подавленным душам, которые жадно впитывали их и следовали за ними, словно крысы за дудочником.
Взгляд вниз за мою руку открыл железный крест, оплетённый скорпионом, где был вытатуирован Джеймс Николас, и цитату под ним:
Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб. — Левит 24:19-20
Крест был напоминанием того, что я не всегда был монстром.
Было время, когда я в них не верил. В монстров. Иногда мой сын просыпался от ночных кошмаров, крича о том, что они у него под кроватью. Как все родители, я говорил ему, что их не существовало.
Вот только монстры на самом деле были. Правда, они не прятались под кроватью. Они врывались в гребаные двери и воровали всё, что ты любил.
Чтобы побороть монстра, нужно самому стать им.
Я часто задумывался о том, каким человеком я бы был, если бы они не украли у меня всё в ту ночь.
Вырываясь из своих рассеянных размышлений, я перефокусировался на сцену за окном. В стороне от небольшой оставшейся толкотни оба мужчины перестали драться, самый крупный из них забрал свои пакеты и протолкнулся через толпу, пытаясь убраться от нее так далеко, насколько возможно.
Мой взгляд вновь вернулся к Каллинам, и боль кольнула в черепе, посылая вспышку рваного света перед глазами, когда я их закрыл.
Я сжал виски руками, но это не помогало приглушить иглоподобные спазмы, которые отскакивали о кости черепа. Когда я поднял веки, жёлтый туман застлал всё перед глазами.
Только не снова.
В последний раз, когда я ходил к доктору — примерно год назад — он сказал мне, что я могу ожидать головных болей, как побочного эффекта попадания гребаной пули в мой мозг. Иногда у меня случались потери памяти целых отрезков времени. Провалы. Настоящая боль в заднице касательно событий, из которых я выпадал и находил себя стоящим посередине сраного наркопритона без воспоминаний о том, как или почему я был здесь.
— Прекрасная, не так ли?
Несмотря на пульсацию в черепе, я развернулся, чтобы увидеть фигуру — ничего больше, чем просто призракообразное очертание, покрытое тенью. Его голос нельзя было с чем-то спутать.
Алек Вон.
Если мой голос можно было назвать глубоким и хриплым, то голос Алека был мягче, словно у джентльмена, опуская тот факт, что он был безжалостным зачинщиком, который за последние несколько лет сделал себе имя на улицах.
На его вопрос я ответил рыком, стискивая зубы и борясь с покалыванием в челюсти.
— Успокойся. Отодвинь ненависть и месть в сторону. Она — потрясающее создание. Конечно же, ты можешь это оценить, — он вышел в поле зрения. Даже оказавшись в заброшенной крысиной дыре, Алек всегда выглядел безупречно в костюме-тройке и мягкой фетровой шляпе.
Хоть наши стили и отличались, мы с Алеком схожи в двух вещах: мы оба знали пару-тройку вещей о компьютерах, и мы оба вынашивали неутолимую жажду мести — вот только причину его мне ещё предстоит узнать. Единственный факт, который Алек о себе рассказал, помимо своего имени, был его талант к хакерству и склонность прятать украденные деньги.
Он пришёл ко мне долгое время назад с предложением, от которого я не смог отказаться — хорошо продуманный план, который был лучше того, что было у меня на то время. Отомстить людям, которые разрушили мою жизнь, и, в конечном итоге, улыбающейся паре, которая насмехалась каждый день.
Я фыркнул на его вмешательство, массируя голову бугорками на ладонях.
— Как ты, мать твою, всегда меня находишь?
— Публичное представление, включающее в себя Каллинов. Единственное брошенное здание с милейшей точкой обзора. Это не высшая математика, мой друг.
Я ухмыльнулся на это.
— С нетерпением жду дня, когда на самом деле нажму на курок.
— Удивлён, что ты до сих пор этого не сделал, — сладковатый запах табака последовал за щелчком, и Алек подошёл к окну, где я стоял. От запаха толстой кубинской сигары мои вкусовые рецепторы оживились. Я никогда не был любителем покурить сигару, но чёрт меня подери, если каждый раз, когда ублюдок поджигал одну, я не ощущал на языке дымный вкус. Он слегка щёлкнул по краю сигары и подул на него, прежде чем обрезать и сунуть сигару назад в рот.