— Да, вот включатель. Сбоку пресса.
— Готовы? — Кокс адресовал вопрос следователю, который все также вертел лицо мужчины в руках в перчатках.
— Да.
С этим Кокс подал сигнал о том, что запускает аппарат, и взрыв сдавленного воздуха заставил пресс подняться вверх.
— Ах, бл*дь! Бл*дь! — Берк крутнулся на месте, прикрыв рот рукой, когда стала видна запекшаяся кровь под ходовой частью пресса. — Какого хера?
— Если тебя вырвет на моем месте преступления, я отправлю тебя работать парковщиком, пока ты, мать твою, не выйдешь на свою гребаную пенсию, — рыкнул Кокс.
— Переломы обеих рук и кистей, — следователь продолжил свою оценку, цитируя замечания во время осмотра жертвы. — Кости полностью раздроблены. Осколочный перелом, и я бы сказал, что фрагменты кости не больше дюйма. Кожа потрескалась, открыв плоть мышц изнутри. Суставные капсулы и связки порваны, отчего сустав оказался полностью вывихнут.
Кровь покрывала поверхность пресса, стекая с нее через бортики и на пол, собираясь лужицей возле раздробленной руки под выкрученным в неестественном положении толстым пальцем. Взгляд Кокса привлек белый клочок.
— Дай мне пинцет, Берк, — натянув пару перчаток, он поднял белый клочок, словно в игре «Операция».
Развернув его, он увидел цифру три.
Глава 28
Обри
Крики выдернули меня из сна, и я подскочила на кровати: голова качалась вперед и назад, вдохи и выдохи словно старались перегнать друг друга, а мышцы дрожали. Я впитала тишину своей комнаты, темноту, которую, казалось, не нарушало ничего, кроме трепета штор, танцующих в ритм бризу, доносившемуся из моего разбитого окна.
Всего лишь сон.
Ложась назад на подушку, я прильнула к теплоте своего одеяла, когда еще один душераздирающий крик, на этот раз пронизанный мукой и болью, эхом отбился от моей двери.
Ник.
Я выпрыгнула из кровати, шлепая ногами по полу и направляясь к двери, прикладывая ухо к деревянной панели.
— Лена! Лена! Нет! Проклятые отморозки! Нет! Мы убьем вас! Мы всех вас убьем!
Мы?
Я открыла дверь, находя Блу с тревожно торчащими ушками, словно он спрашивал: «Ты слышишь, что происходит?». Его скуление сказало мне, что он переживал о своем хозяине, и рычал не так сильно, как обычно, когда я на цыпочках прошла мимо него к приоткрытой двери в комнату Ника.
Сжимая дверной косяк, я наблюдала за тем, как Ник всем телом метался в кровати, которая ударялась при этом о стену. Простыни превратились в белый комок вокруг него. Ник выгнул спину, создавая идеальную арку агонии, а мышцы были настолько напряжены, что выглядели, словно порвутся под кожей. Его удары в воздух и рычание сдавливали мое сердце, пока я смотрела, как он страдал во сне.
Порыв ринуться к нему и успокоить, заставил меня толкнуть дверь и увеличить щель.
Нет. Не делай этого.
— Не делай этого! Джей! — Его локоть отскочил от стены при ударе и прервал мои шаги.
Что за имена он выкрикивал в сне? Почему он звучал, словно вовлечен во что-то реальное, словно по-настоящему терпит боль и мучение?
Блеск капель пота, покрывающего его кожу, был заметен в свете луны. Его брови сошлись вместе под тяжестью боли, а тело тряслось, как и мое.
— Ник, — прошептала я. Порыв лечь рядом с ним и успокоить тянул меня вглубь комнаты, словно инстинкт манил меня пойти к нему и унять его агонию.
Мужчина обмяк на кровати и воздух пронзил поток ругательств.
Пятясь назад к двери, я выскользнула из комнаты в момент, когда его глаза распахнулись. Сердце грохотало о ребра, и я ахнула, чуть не промахнувшись дверным проемом.
Из коридора я заглянула в щель, наблюдая, как он вертикально уселся на самом краю кровати, удерживая голову руками и раскачиваясь вперед и назад. Его частое дыхание прерывалось хныканьем, и я уловила блеск чего-то, что он вытащил из тумбочки рядом с собой.
Его рука дрожала, пока, ровно удерживая длинное лезвие, Ник надрезал свою кожу.
Чуткий голос выкрикивал откуда-то изнутри меня — я укоренила его там в раннем возрасте, чтобы излечивать других, благодаря моей прекрасной матери. Именно он стал причиной, по которой я решила работать психотерапевтом — чувствовала желание помочь чьей-то боли. Видение Ника таким, хоть он и был моим похитителем, вызывало во мне не меньше сожаления. Боль раскрылась внутри моего сердца, словно цветок, когда он принялся встряхивать свою покрытую шрамами руку.
Каким бы жестоким или доминирующим он не казался, этот мужчина был сломлен. Терзаемый чем-то. Разрушенный неведомой болью.
От чего?
Это был вопрос, который подобно чуме, заполнил мой разум, пока босые ноги несли меня назад в свою комнату.
***
Закрыв книгу, я отложила ее на кровать рядом с собой и уселась прямо, когда Ник появился в дверном проеме моей комнаты с примерно дюжиной пакетов в руках. Войдя, он поставил их все на пол, вышел, взял коробки с обувью и коробку молочно-голубого цвета, внося все это и ставя в центре комнаты.
Хоть содержимое и оставалось неизвестным, я не могла перестать пялиться на руку, где, я знала, начал формировать новый шрам.
Я скользнула ногами с края кровати, до сих пор неуверенная, что, черт возьми, происходит, но любопытство взяло верх, и с легким кивком от Ника, дающим мне разрешение, я подползла к коробкам.
В каждой я нашла изобилие платьев, рубашек, джинсов, маек, трусиков и туалетных принадлежностей. Две коробки с обувью — пара кедов-чаксов и берцы, обувь именно того стиля, который я предпочитала до встречи с Майклом. Словно Ник каким-то образом выдернул их из моего прошлого.
— Я не… выбирал это, — Ник нарушил тишину.
— Нет, это… вещи классные, — мой взгляд бы приклеен к пакетам с одеждой, и я подарила ему полуулыбку. — Спасибо… за то, что делаешь это. Я соскучилась по обычной одежде.
Я чертовски сильно хотела спросить его о прошлой ночи, о кошмаре и порезе, об именах, которые он выкрикивал. Благодаря длинному рукаву его куртки, я поймала лишь малюсенький кусочек кожи, исполосованный шрамами.
— Ты носила такую одежду?
— Ага, до того, как стала женой политика, после чего мой гардероб изменился на кашемир и шелк. И жемчуг, — я покачала головой от этой мысли. — Двадцать четыре года, а уже жемчуг. Единственная женщина в моей жизни, носившая жемчуг, была моя бабушка.
Сунув руки в карманы джинсов, Ник пожал плечами.
— Не знаю, кажется, соответствует работе жены богатенького политика.
Я принялась играть шнурками чаксов.
— На самом деле, это не соответствовало ни одной из моих работ. Особенно не той, для которой одеваешься, чтобы упасть и вываляться в грязи.
— Кем же ты, бл*дь, работала? Борцом в грязи?
Смех вырвался из моей груди, и звук показался таким странным. Я не смеялась так долго, и по хмурому выражению на лице Ника, он тоже чувствовал себя странно.
— Нет. Я была психотерапевтом. Мне нужно было выходить на работу раз в неделю, и обычно это было во время одной из встреч Майкла за городом. Каждую среду мне давалось ровно три часа блаженства.
— Что ты там делала? Передавала фото своего мужа молодым впечатлительным будущим избирателям.
Я опустила взгляд, и моя улыбка померкла.
— Кажется, я обманом заставила всех думать, что я всего лишь кукла, — притягивая колени к груди, я обняла их руками. — Хорошо для меня. Важнее всего, как именно ты выживаешь. Мне нравится думать, что в некоторые дни за те три часа я делала больше добра, чем за всю свою жизнь.
— И что заставило тебя пойти в психотерапевты? — Он скрестил руки на груди и оперся о стену.
— Ну… — Из меня вырвался смешок, похожий на икоту. — Внутри каждого психотерапевта живет пациент, — я пожала плечами, до сих пор играя со шнурком. — Мне сначала самой нужно было разобраться с несколькими вещами, так что я думала, что помощь другим научит меня, как это сделать.
— Поэтому ты порезала себе вены? Пытаясь разобраться?