— Моя мама была… невероятной. Я так отчаянно хотела быть похожей на нее, — я посмотрела вверх, успокоенная немым сожалением в его глазах. — Но красота была создана не для того, чтобы быть желанной. Она лишь для того, чтобы ею восторгались.
Казалось, он изучал мое лицо некоторое время.
— Что? — спросила я.
— В таком случае, я в полном ступоре, — подушечка его большого пальца прошлась по моим губам. — Мне не нравится видеть страх на твоем лице. Тебе не нужно делать ничего из того, что ты не хочешь, Обри. Но я хочу доказать тебе, что ты можешь доверять мне.
Не в силах выдерживать его взгляд, я отвернулась. Он, скорее всего, мог бы убедить меня сделать что угодно этими проницательными глазами — даже то, пред чем во мне от ужаса застывала кровь.
— Я не могу залезть в воду, Ник.
— А со мной залезешь?
Мои мышцы напряглись, и я рьяно затрясла головой.
— Не могу.
— Я не буду заставлять, — он снял свои трусы и ступил в ванну, хлопая по краю. — Просто посиди со мной.
Неохотно я подошла к краю, мгновение пялясь на свое отражение, прежде чем сесть рядом с ним. От близости к воде, мои руки стали холодными и липкими, тошнота забурлила в желудке, порываясь вернуть последнюю мою пищу обратно этому миру. Я подавила ее, самым лучшим своим способом пытаясь скрыть тот факт, что Ник наткнулся на мою слабость настолько сокрушающую, что это почти убивало меня.
Свесив ноги снаружи ванны подальше от воды, я сидела возле него.
— Ну, а что насчет тебя? Какое у тебя было детство? Было что-то травматическое? — нервный смешок, похожий на икоту, сорвал с моих губ.
Его губы изогнулись в полуулыбку.
— Не настолько травматическое.
Прошло несколько секунд, и я приподняла бровь, наклонив голову вперед, тошнота все еще держала в плену мои внутренности.
— Собираешься мне рассказать?
Он почесал подбородок, улыбка на его лице задрожала.
— Мои родители игнорировали меня по большей части. Вот поэтому я ушел с головой в игры. У меня было много времени наедине с собой, — поднимая колени над поверхностью на какую-то невидимую планку, которую я не смогла увидеть под водой, он обнял их руками. — Я вырос в трейлере в Хайленд Парк. Отец много работал. Мама много пила. Потому я держался подальше от дома. Знаешь, меня нельзя назвать плохим ребенком, я просто делал то, что делают все дети. — Он полил воду на руки, и я впилась взглядом в блеск, который оставила после себя вода. — Моя мама бросила нас, когда мне было десять или одиннадцать. Свалила с другим мужиком. Мой отец всегда винил в этом меня, — кивая головой, он хлопнул обеими руками и погрузил их под воду, водя ими, словно ему нужно было отвлечение, чтобы суметь продолжить свою историю. — Так что в шестнадцать я ушел на улицы, не оборачиваясь. Ввязался в какое-то плохое дерьмо с ребятами, которые отирались с бандами, — он наклонил голову, и его губы натянулись от улыбки. — И тогда я встретил Лену.
— Она вытащила тебя из передряг. — Ощущение веселости сквозило в моих словах, зеркально отражая мои мысли о молодой девочке, которая выбила из парня все проблемы.
Он кивнул.
— Да. Поначалу ее отец меня ненавидел. Думал, я развращу его маленькую девочку.
— И ты развратил?
От того, как он пожал плечами, мне захотелось улыбнуться.
— Возможно, — он повернулся, пока не сел лицом ко мне и положил теплые руки мне на бедра, заставив мои мышцы напрячься от страха перед тем, что он может затащить меня к себе. — Расскажи мне больше о себе.
Напряжение спало, и мое тело расслабилось от облегчения.
Мы разговаривали примерно полчаса в основном о моем детстве, о том, как я росла с матерью, и он ни разу не попросил меня забраться к нему в ванну, хоть каждая косточка в моем теле хотела оказаться в воде рядом с ним. Чем дольше я сидела возле него, тем больше спокойствия я ощущала, находясь в такой близости с моим самым большим страхом, до такой степени, что я почти решилась опустить стопу в воду.
Ник начал привставать, словно собираясь вылезти из нее.
— Что ты делаешь?
— Нет смысла оставаться здесь, если ты ко мне не присоединишься.
Не знаю почему, но я внезапно почувствовала желание доказать ему, что могла доверять ему точно так же, как и он доказал мне, что не предаст моего доверия.
Что-то охватило меня, и я схватила его за руку.
— Подожди, — я не смогла посмотреть на него в случае, если передумаю. — Я хочу попробовать.
— Я обещаю, что не наврежу тебе, Обри. Я не отпущу тебя, — он протянул мне руку.
Мне понадобилось добрых пять минут, чтобы избавиться от одежды, пока Ник терпеливо ждал, ни разу не поторопив.
Оставшись обнаженной, я стояла у края воды, пялясь на место, которое он освободил для меня, чтобы я села рядом с ним. В глубине желудка закручивалась тошнота — словно этим я предавала маму. Как я могла с такой легкостью зайти в воду к нему, когда не смогла заставить себя спасти собственную мать от утопления?
— Почему ты пыталась покончить с собой? — вопрос Ника казался слабым звуком среди шума, витающего в сию секунду в моей голове.
— Потому что устала чувствовать себя беспомощной. Мне надоели бесконечные кошмары.
Слова моего отца проплывали в голове, и благословлен он будет за то, что пытался пощадить меня от моего собственного самопрезрения. Он пытался облегчить мое чувство вины и научить меня встречать страхи по-другому.
«Я бы никогда не позволил тебе зайти в воду, Бри. Я не мог потерять вас обеих в тот день».
В сердце я знала, что не могла спасти маму, но вот что самое дерьмовое, когда чувствуешь себя беспомощным, — разум ищет вину. Нерациональную вину, которая, возможно, могла была оправдать слабость перед тем, что ты чувствуешь себя неспособным сделать что-то, и, пожалуй, стереть ужас того, что я видела в тот день. Мой отец, будучи умелым пловцом, вытащил ее бездыханное тело на берег, и даже он тогда не мог ее спасти.
Я ненавидела ее за то, что она умерла. Ненавидела за то, что она наслаждалась чем-то, чего я боялась, чем-то, от чего я не смогла ее спасти. Чем больше я думала об этом, тем больше ярости ощущала в себе оттого, что нечто насколько злостное захватило меня на годы. Это давало Майклу рычаг, который можно использовать против меня.
Взяв Ника за руку, я ступила в теплую воду, пуская волны по поверхности, которые возвращались к моим лодыжкам, заменяя собой холод на тепло. Сердце колотилось о ребра, и когда комната начала вращаться, я поняла, что задыхалась.
Ник встал из воды, возвышаясь надо мной и притянул к себе. Горячие, скользкие руки путешествовали по моему телу, вниз по бокам и по спине, пока он не сжал меня крепко и не прижался губами к моим.
Туманность в голове от приступа дала о себе знать, и я схватилась за руки Ника, чтобы найти защиту себя в его объятиях. Когда я закрыла глаза, комната стала вращаться бесконтрольно, и Ник схватил меня за затылок, усиливая поцелуй, требуя. Внезапная грубость и страсть поглотили меня, украли тревогу от того, что я стою в ванне. Его эрекция у моего живота сказала мне, чего он хотел, и когда жар из его тела перелился в мое, мои мышцы расслабились, плавясь перед ним.
Я открыла глаза.
Уровень воды достал мне до груди, когда я оседлала тело Ника. Делая глубокий вдох, я обвила его шею руками, держась за него, как за свою жизнь, а он обнял меня в ответ, притягивая к себе. Холод одеялом накрыл мою грудь, и я втягивала краткие вдохи, забираясь выше на его бедра.
— Шшшш, — он рукой погладил мои волосы и поцеловал ухо. — Расслабься, Обри. Я прямо здесь. Я держу тебя.
Снова эти три слова. Я держу тебя.
С силой зажмуривая глаза, я напряглась, отгоняя картину синей кожи моей матери, ее безжизненные карие глаза и открытый рот, через который мой отец пытался вернуть ей душу с помощью искусственного дыхания. Я видела, как солнечный свет отражается на поверхности воды, пока моя маленькая ручка тянется к нему, борясь с давлением над головой. Я ненавидела уязвимость — место внутри, где каждый мог меня достать.