Тяжело дыша, я замерла, молча глядя на него.
Он отпустил мои руки, игривый блеск в его глазах превратился в отрезвляющий взгляд.
— Я должен был держаться подальше. Я хотел, чтобы ты была в безопасности. Но, что еще более важно, я должен был знать, что... то, что ты чувствовала ко мне в те недели, не было какой-то извращенной Стокгольмской хренью. Каждый день я придумывал новые оправдания, почему должен держаться подальше, — его взгляд пронесся по моему телу, пока его ладонь скользила вверх и вниз по моему бедру. — У меня кончились оправдания, — от моего молчания уголок его губы дернулся вверх. — Я сказал тебе, что ты уничтожишь меня, Обри. Ты моя боль и мое удовольствие. И укол иглы, и зуд, притупляющий боль. Моя зависимость. Я не могу держаться вдали от того, что мне нужно, — он сжал мое бедро, пристально глядя на меня. — Я больше не могу держаться от тебя подальше.
Сердитый шторм внутри меня успокоился.
— Я читала медицинскую карту. Итак, ты… ты...
— Да, — его теплые ладони продолжали массировать мои бедра. — Имею два разума, так сказать.
— Ты представляешь для меня опасность?
Его рот скривился в улыбке, взгляд опустился вниз.
— Только когда ты так одета.
Я проигнорировала мурашки, появившиеся на моей коже, и опустила взгляд от его глаз к моему животу, где под кончиками моих пальцев ощущалась всего лишь маленькая выпуклость. Слезы наполнили мои глаза, когда его рука накрыла мою, и я подняла взгляд на него.
Его брови сошлись вместе. Оглушительная тишина затянулась, казалось, на вечность, прежде чем его челюсть дернулась от улыбки, а глаза наполнились блеском.
— Черт возьми, Обри, — он притянул меня к своему телу, сжимая так сильно, что я едва могла дышать в его объятиях. Его губы сокрушили мои в поцелуе, таком сладком, таком страстном, что он украл мое дыхание. — Ребенок. Мой ребенок, — благоговение в его голосе ослабило напряжение в моем животе.
Через улыбку и слезы я кивнула.
— Никого, кроме тебя, Ник.
— Для меня есть только ты, револьверные губки, — потирая затылок, он улыбнулся. — Я не знаю, какого хрена я так долго выживал без тебя. Я терял рассудок, пытаясь держаться подальше.
Прижавшись к его груди, я уселась на нем, уставившись на линии на его лице, темные круги под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Я провела пальцем по его губам, и он поцеловал его.
— Я рассказала им все, что ты просил. Об Ахиллесе.
— А об Алеке?
— Они ничего не знают ни о каком Алеке. Это ни разу не всплыло. Ни в расследовании, ни в судебных процессах.
— Хорошо. ДеМаркус, должно быть, оставил эту информацию при себе, — его взгляд упал на мои бедра, когда он гладил их, отвлекая мои мысли. — И насколько они знают, я погиб в том пожаре.
— Почему ты не рассказал мне об Алеке?
— Потому что ты уже показала мне, что хотела любить темную сторону меня. Всего меня, — его челюсти сжались, и он покачал головой. — Если я бы все тебе рассказал, в итоге это не позволило бы мне пройти до конца.
— Вот почему ты не говорил мне, почему похитил меня. Почему ты удерживал меня?
— Я боялся тебя, Обри. Ты свидетельство моей боли. Боли, которую мне нужно было изгнать из себя. Алек хотел тебя спасти. Я хотел тебя уничтожить. Мы видели тебя в разном свете. Он видел правду, в то время как я был слишком ослеплен болью, чтобы увидеть что-то большее, чем ложь.
— Но... ты один и тот же человек. Как можно чувствовать две разные эмоции?
— Это было безумие, которое я проживал ночь за ночью, а моя кровать оставалась пустой без тебя рядом со мной. Как я мог ненавидеть тебя и любить одновременно? Это было раздвоение, которое сводило меня с ума, — мягкий свет его глаз говорил о внутренних мучениях. — Я решил оставаться в отрицании, даже когда ты была у меня там, зная, что есть что-то более глубокое, чем моя ненависть к тебе. Это было безумие, — он покачал головой. — Прости, если я причинил тебе боль, Обри. Я не могу изменить то, кто я есть, и то, что мне пришлось сделать, чтобы справиться с этой болью. Я не мог представить себе жизнь без Лены и Джея. И не хотел. Ты заставила меня увидеть будущее, выйти за пределы моей мести. И я сражался с этим каждый проклятый день, когда смотрел на тебя с Каллином, создавая причины ненавидеть тебя, пока больше не мог отрицать того, что я должен был спасти тебя, — его пальцы сжались на моих бедрах. — Хотя влюбиться в тебя в планы не входило.
— Я должна тебе кое-что показать.
Его хватка исчезла с моих бедер, и я выскользнула из постели, быстро махнув ему рукой, чтобы следовал за мной в соседнюю комнату.
Оказавшись в коридоре, я остановилась и повернулась к нему лицом. Взглянув ему в глаза, я поднесла ладонь к его щеке, провела пальцами по щетине и поцеловала его.
— Я хочу помочь исцелить твое прошлое, Ник.
Глава 55
Ник
С исполинским терпением я последовал за Обри, когда она потащила меня к двери в соседнюю комнату.
Стоя там в этом красном платье, она издевалась над каждым слоем сдержанности, который только можно было обнаружить у меня внутри. Я знал, что поначалу мне не стоит спешить, что она, скорее всего, ненавидит меня, поскольку думала, что я мертв.
При виде ее, темное желание, которое, пока я жив, никогда не будет насыщено другой женщиной, воззвало из глубины души. Я был благословлен любовью на всю жизнь два раза, и ни в жизни Тот, что На Верху, не даст мне еще один шанс, если я облажаюсь.
Пока она стояла, глядя на меня с легкой кривоватой усмешкой, мои нервы были на грани. С щелчком она открыла дверь и отошла в сторону, позволив мне пройти.
— Это первый шаг к исцелению твоего сердца, Ник.
Мое дыхание застряло в горле.
Стены были из стекла, как и остальная часть дома, но в отличие от бамбука, покрывающего потолки в других комнатах, черная вздымающаяся ткань висела сверху, с крошечными шариками света, которые, казалось, были вшиты в нее, как яркие звезды, сверкающие в ночном небе. По стеклу всей комнаты черным были выведены слова:
Звезды под покровом неба
Не скрываются в ночи,
Души тех, кого мы любим,
Нас ведут, а мы молчим.
Но приходит луч рассвета,
Неся свет, родной и прыткий.
Он согреет наше сердце,
Затмевая все ошибки.
Под ним серебряным курсивом на черном пятне читалось:
«Увидимся в ночи».
— Я не поэт... Я просто... взяла мысли из того, что ты говорил мне, и...
— Ты сделала это? Для... — Мое горло сжалось намертво, и мне пришлось приложить усилия, чтобы проглотить комок. Черт, я едва мог сдержать слезы.
— Думаю, часть меня надеялась, что ты вернешься. Я молилась о чуде, чтобы ты остался жив. Даже если бы ты не выжил, я подумала, что это хороший способ почтить их. Дать понять, что им всегда рады в этом доме, — взяв мое лицо в руки, она украла мое внимание своей улыбкой. — Я не боюсь разделить с тобой твое сердце, Ник. Если это означает, что я могу разделить твою жизнь, я приму каждую ее часть. Все части тебя. Даже твою боль. Ты исцелил меня, убив Майкла.
— Ты зажгла пламя внутри меня, револьверные губки.
— Пламя? Что это значит?
— Ты воскресила мою душу. Вырвала меня у смерти и снова наполнила жизнью. Заставила меня заботиться о большем, чем только о себе. Это означает, что ты никогда не познаешь этой боли снова. Ты никогда не узнаешь страха. И если что-нибудь попытается затащить тебя во тьму, я буду рядом. Ты никогда не будешь одна, — я провел пальцем по щеке Обри и поцеловал ее, вкладывая в поцелуй все, что у меня было. Сжав затылок, я притянул ее лоб к своему. — Ради тебя я прошел бы через пламя ада, Обри. Сгорел бы ради тебя, — опустив руку на живот, я скользнул кончиками пальцев по ее маленькой выпуклости, где внутри нее расцветало мое будущее, — ради вас обоих.
Она пробила сталь, которая клеткой сжимала мое сердце, запечатала зияющую рану и взяла то, что ей принадлежало. Я защищу ее. Убью ради нее. И никогда не буду жить без нее.