Она взяла кружку с кофе и принялась разглядывать нарисованные на ней жизнерадостные маргаритки.
— Расскажи про бабушку, которая здесь жила.
— На самом деле она жила в Саванне. Пока дедушка был жив, они проводили здесь выходные. После его смерти бабушка переехала сюда насовсем. Решила, что дом в городе слишком большой для нее одной. Три этажа, полно комнат, и…
— Дом, в котором ты сейчас живешь. Он кивнул.
— Она завещала его мне. Я тогда не понимал, насколько щедро это было с ее стороны.
— Сейчас старые дома в центре города — настоящее сокровище.
— Купить его я бы ни за что не смог. Только не на полицейское жалованье. Я каждый день благодарю бабушку за ее доброту.
— Наверное, она тебя очень любила.
— Да, — сказал он, медленно кивнув. — Очень. Я не могу сваливать свои недостатки на несчастное детство.
— У тебя хорошие родители?
— Самые лучшие.
И он рассказал ей, что его отец — священник, что он вырос в доме при церкви и в детстве не пропустил ни одной воскресной службы. Только если болел. Она удивилась, как удивлялись все.
— Ну давай, спроси теперь, — сказал он.
— Что спросить?
— Почему я оказался там, где я есть? Почему не добился ничего лучшего? Почему религиозное воспитание никак на меня не повлияло?
— Повлияло.
Она сказала это тихо, но твердо, так что сердце подпрыгнуло у него в груди.
— Дункан, ты честный человек. Даже когда ты ведешь себя грубо, видна твоя изначально добрая натура. Ты глубоко чувствуешь. Ты пытаешься делать то, что нужно.
— Только не в последнее время. — Он выразительно посмотрел на нее.
— Прости, — мягко сказала она.
— Не надо. Я сам отвечаю за свой выбор.
Она снова посмотрела на кружку с маргаритками.
— Ты всегда хотел стать полицейским?
— Нет. Только когда перешел в старший класс. — Видя ее удивленный взгляд, он пояснил: — Девочка, с которой мы вместе росли и дружили, была жестоко изнасилована и убита.
— Ужасно, — прошептала она.
— Да. Еще ужаснее то, что все догадывались, что это сделал ее отчим. Но у него был свой дилерский центр по продаже автомобилей и две радиостанции. Он был президентом клуба «Ротари»[19]. Все боялись его тронуть, даже полиция. Расследование вели небрежно и в конце концов обвинили во всем парня с задержкой в развитии. Его отправили в лечебницу и навсегда оставили там. Уверен, он так и не смог понять, почему.
— С тех пор ты борешься с несправедливостью. Значит, ты стал полицейским, чтобы добро побеждало зло.
— Нет, — пошутил он. — Просто люблю командовать и играть с оружием.
Он думал, она улыбнется, но Элиза осталась серьезной.
— Дункан, если бы ты не был собой, я бы не рискнула просить тебя о помощи.
Он помолчал, потом ответил:
— Я думал, это из-за того, что я сказал тебе после торжественного ужина.
Она осторожно поставила чашку с маргаритками на стол и заглянула в нее.
— И поэтому тоже. Я пользовалась тем, что… что, как мне казалось, могло сработать. Я поступала так, как меня вынуждали обстоятельства. — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — И не один раз.
Теперь они вплотную приблизились к главному разговору. И снова он постарался отложить его. Встал и начал убирать со стола. Она мыла посуду, он ее вытирал. Они стояли совсем рядом, но не произнесли ни слова.
Когда посуда закончилась, она спросила:
— Мы можем выйти на улицу? Я хочу посмотреть на воду. Дождь прекратился рано утром. Выглянуло солнце, и сразу все ярко заблестело, словно дочиста отмытое. Воздух был свежим. Краски казались ярче. Небо щеголяло темно-голубым цветом, много дней скрытым от глаз.
Он отвел ее на специальный причал, с которого часто рыбачили он, его отец и дедушка. Она улыбнулась, когда он про это рассказывал:
— Везунчик.
— Только не в рыбалке, — рассмеялся он. — Мужчины в моей семье бездарные рыболовы. Нам просто нравилось сидеть вместе.
— Вот поэтому ты и везунчик.
Они сели на край грубого деревянного причала, свесили ноги и стали наблюдать за лодками, снующими по гавани Бофорта. Выждав паузу, он спросил:
— У тебя все было не так удачно?
— Ты про семью? Нет. Я из классической неблагополучной семьи. Отец бросил нас еще до моего рождения. О нем я ничего не знаю. Мать вышла замуж, родила еще одного ребенка, мальчика, а потом сбежал и этот муж. Точнее, она его выставила. Хотя врачи никогда ее не обследовали, мне кажется, она страдала от маниакально-депрессивного психоза. Со мной и моим сводным братом она была какой-то… придирчивой. Могла ни с того ни с сего впасть в ярость. Не хочу пересказывать неаппетитные подробности. Помолчав, она продолжила:
— Мы с братом выжили, потому что держались друг за друга. Нас объединил страх перед матерью. Я любила его. А он меня. У нас никого не было, кроме друг друга. Закончив школу, я бралась за любую работу, лишь бы брат смог доучиться, а потом мы бы переехали в свой дом. Но брат, которого некому было воспитывать, связался с дурной компанией. Начал употреблять наркотики. Воровать. То и дело попадал в изолятор для несовершеннолетних. — Она повернулась к Дункану: — Знакомая история?
— Еще как. У таких обычно грустный финал.
— У этой тоже. Однажды брат сбежал. Оставил мне записку — сунул под «дворник» моей машины, когда я была на работе.
— Где ты работала? — с любопытством спросил он.
— В видеопрокате. Хозяин фактически поручил мне руководить всем. Заказами, учетом, классификацией, бухгалтерией. Я даже раздевалки мыла. На работу летела как на крыльях.
— Чтобы вымыть раздевалки? Она улыбнулась:
— Это небольшая плата за возможность смотреть фильмы.
— Ты любишь кино?
— Обожаю. Так что это была не работа, а рай земной. — Ее улыбка исчезла вместе с приятными воспоминаниями. — В записке брат написал, что у него есть свои планы на жизнь и нам с ним не по пути. Разбил мне сердце. Но что случилось, то случилось. Он сбежал, а я не знала, где его искать.
Она запрокинула голову, чтобы посмотреть на небо, коснулась шеи сзади и засмеялась.
— До чего забавное ощущение. Все время забываю, что волос больше нет.
— А мне это уже почти нравится.
— Врешь.
— Нет, правда. — Они улыбнулись друг другу. Потом Дункан спросил, что было дальше.
О брате не было вестей целый год. Неожиданно у матери обнаружили рак. Элиза сама за ней ухаживала.
— Хотя я работала и приглядывала за матерью, я еще успевала ходить на занятия по искусству и кино в колледже. Было тяжело, но в целом жизнь была прекрасна. — Она тяжело вздохнула, не сводя глаз с воды. — Потом я наконец получила известия от брата. Ничего хорошего. Его отправляли в тюрьму за распространение наркотиков. Тяжелых.
Дункан весь напрягся.
— Савич?
— Савич. Он взял моего впечатлительного брата под свое крылышко. Тот быстро втянулся и отличился в деле. Савич хорошо ему платил. Настолько хорошо, что тот даже смог купить дом, тот, в котором мы… в котором мы тогда встречались.
— Они знают о существовании этого дома? Савич? Твой муж?
— Не знаю. Вряд ли.
Он тоже в этом сомневался. Если бы Наполи знал, где она находится, он бы не стал ждать ее в машине. Но он смог выследить только автомобиль.
— Твоего брата обвинили в распространении, — снова подсказал он.
— Не совсем. Ему предъявили обвинение, но до суда дело не дошло. Савич посоветовал ему на процессе признать себя виновным. Назначенный судом адвокат был против, но Савич настаивал. Сказал, что, если брат раскается, приговор будет мягче, может быть, даже условный, без заключения. Брат решил взять вину на себя.
— И?
Она глубоко вздохнула и сказала:
— И его приговорили к пятнадцати годам в «Джексоне».
— Черт.
Тюрьма «Джексон» была особого режима, в ней содержали смертников. И только отпетых преступников.
— Наверное, его предыдущие дела…
— Дункан, это был его первый суд.