— Почему ты настолько хорошо помнишь все детали? — спрашиваю я. — У тебя в целом настолько превосходная память на события, или конкретно та ночь была для тебя чем-то особенной?
— Особенной, — кивает Арчи и приглаживает назад волосы, — это был первый раз, когда меня пригласили поучаствовать на взрослом балу. Для карнавалетов это очень особенная дата, что-то вроде первого причастия среди истово религиозных людей. Я помню все до последней крупинки — вплоть до того, каким мылом мылся перед балом и какие серьги были надеты на той официантке, что угостила меня моим первым бальным пирожным со взбитыми сливками и карамелизированной грушей.
Меня постоянно пытались схватить за плечо — знак приветствия здесь, что ли, такой? — но я отдергивалась, морщилась и отскакивала. В первой комнате из колонок неслась музыка, и люди начинали танцевать — пока что немного вяло. Во второй снимали порно — и того, кто схватил меня за плечо там, я хлестнула по локтю особенно жестко. В третьей был накрыт стол, и я не удержалась, чтобы не слямзить парочку канапе, бокал шампанского и тирамису. В четвертой назревало нечто вроде художественной выставки.
— Упорядоченность не в почете среди карнавалетов. Мы любим, чтобы все было разнообразно и непредсказуемо. Я не помню ни одного мероприятия, которое проводилось бы по заранее утвержденному и единому для всех плану, — Арчи ведет меня по галерее воспоминаний с галантностью утонченного кавалера. — Для меня в ту ночь это был невероятный карнавал впечатлений и не всегда понятных происшествий.
Для меня тоже.
Я бродила и бродила кругами по всему этому безобразию, раздражаясь все больше с каждой минутой. Ладно бы меня послали в окоп, с пулеметом, с прицелом, с боеприпасами. Но расхаживать бесцельно по дурацкому дому с дурацкими гостями? Не зная точно, что мне делать, кого я ищу, что жду и куда иду?
— Тебе уже заранее назначили задание, и ты понимала, какова будет твоя функция на мероприятии? — сочувственно спрашивает Арчи. — Ты знала, что послана туда не веселиться?
— Да. И я вообще-то не люблю веселиться. Ты, по-моему, тоже.
Арчи по-отечески улыбается мне:
— Люблю, конечно же люблю. Только по настроению. И с теми людьми, которые мне приятны. И с животными тоже… — его взволнованный взгляд вновь падает на мерно дышащего Грабабайта. — Надеюсь, мы с ним еще спляшем кадриль!
Повернув налево, я обнаружила новый коридор, а в его конце — лифтовую шахту, забранную кованой решеткой. На лифт стояла внушительная очередь, причем было непонятно, какой это этаж, и кто едет вверх, а кто вниз. И зачем вообще едет.
— Я давно высмотрел тебя в толпе и следовал за тобой на отдалении через все комнаты, — Арчи слегка краснеет, когда признается в этом. — За мной никто особо не присматривал, так что я мог делать, что хотел. Дамы целовали меня, мужчины гладили по голове, слуги пичкали мороженым и фруктами. Я не хотел прибиваться ни к какой компании, потому что все они занимались своими делам, стоя или сидя на одном месте — а я хотел движения, хотел рассмотреть и прочувствовать все и сразу. Разглядывая тебя, стоящую в очереди на лифт, я пожалел, что мы не знакомы — с тобой, наверное, было бы интересно поговорить! Но я тогда и был ребенком, и ощущал себя ребенком, и поэтому боялся подходить знакомиться первым к людям старше меня.
Едва я пристроилась в конец очереди, ко мне подошел целый табор гостей и, широко улыбаясь и громко смеясь, потащил меня обратно. Я бы и рада была вырваться, только их было слишком много. Неравный бой, бесполезное сопротивление.
— Люди, которые живут тем, что продают насилие, редко склонны в открытую и без надобности демонстрировать это насилие, — задумчиво вздыхает Арчи. — На публике они всегда самые обаятельные, самые обходительные, никому злого слова не скажут и косо не посмотрят. Но это только внешне. Это не значит, что под глянцевой оболочкой они утратили свою стальную хватку…