Хоть это и кажется абсолютно нелогичным, я голой ладонью хватаю Паука. Самое трудное тут не промахнуться — он бегает слишком быстро и слишком компактный в размерах.
На ощупь тарантул оказывается шершаво-колючим и совсем не тяжелым — все равно что каштан схватить или маленький кактус. Подбежав к окну, я выкидываю его в траву.
И все. Никакого убийства. Никаких следов на моей руке, кроме легкого покраснения.
— Вот и всётеньки! — щекочет меня с утра Грабабайт, верный своей привычке коверкать слова — хоть и выучил человеческий язык прекрасно. — Ты справилась! Справилась! Пойдем, узнаешь результаты Арчи!
— Не буди, дай поспать, — со стоном прошу я я. Мое солнечное сплетение все еще остается соединенным с Той Стороной через энергетическую пуповину, которая обычно обрывалась при возвращении в реальность.
Я обхватываю подушку и прижимаю ее к себе — обнимая, как самого близкого человека. Кажется, что кто-то так же обхватил меня со спины — только не двумя руками, а тремя парами быстрых пружинящих лап.
Зима, грязный лед. Местами подтаял, поверхность луж рябит под ветром. Я одета в белый спортивный костюм и в черные очки. В который раз возвращаюсь домой.
Сон о безуспешном возвращении годами преследовал меня на Большой земле. Я пыталась вернуться — неизвестно и неважно откуда — в свою комнату, чтобы спрятаться там от гнетущего, грозного внешнего мира. Но моя одиссея каждый раз прерывалась в силу непредвиденных обстоятельств — и я оставалась на улице одна, бездомная, в сверлящей пустоте отчаяния.
Та Сторона не могла об этом не знать и до сих пор подкидывает мне этот болезненный сюжет чаще, чем другим магам.
Я осторожно продвигаюсь по льду вдоль длиннющей череды подъездов, выискивая свой. Когда интуиция щелкнула "Тут!", я подхожу к сетчатому забору и ложусь на лед всем телом, чтоб проползти через щель внизу — калитки не было, перелезать слишком высоко.
Ко мне подбегает мальчик лет десяти в таком же костюме, как у меня — только в черном, и без очков. Кричит в возмущении:
— Не смей смотреть на мой подъезд своими стеклами!
Он пытается напасть на меня. Осознавая, что это ребенок и что применять всю силу удара и тем более нож к нему нельзя, я подбираю валяющуюся рядом огромную ветку и отталкиваю его. К нам подбежгаетчерная собака и встает возле меня, приобнажив клыки.
Испугавшись собаки, мальчик бежит прочь по льду так уверенно, будто это был сухой асфальт. Но на прощанье — грозит мне кулаком.
На перефирии зрения что-то мелко зарябило.
Быть не может! Опять паук!
На сей раз он плоский, с лапами толщиной чуть больше ресницы. И — ярко-оранжевый, с черной эмблемой в виде двух переплетающихся колец на спине. Подскакивая, он несется ко мне — но не по прямой линии, а истеричными зигзагами. Словно скорость его верена в том, что решение приблизиться ко мне — правильное, а сам паук не уверен.
Членистоногое прыгает ко мне в ладонь — таким движением, будто я монетку на лед бросила, только в обратной перемотке. На лапах его вырастают крючья-зазубрины, и он начинает рвать мне ими кожу, одновременно опаляя ее.
Оставив глубокие, рваные, обугленные по краям раны, оранжевый плоский круг с лапами спрыгивает с меня и ныряет в лужу, провалившись под ее дно.
Страшно взглянуть на ладонь. Я теперь несколько недель не смогу ни кулак сжать, ни карандаш взять… Но странно — запаха крови нет, а уж я-то его умею чуять. И боли нет.
Посмотрев на ладонь, я с изумлением вижу: под лохмотьями изуродованной кожи открылась белая прослойка неживой ткани. Будто порезали обтянутое кожзаменителем сиденье, оставив нетронутой синтетическую подушку внутри. Чистота нетронутости исчезла — а функционал остался. Медленно, но без недоверия я пробую собрать пальцы в кулак — как бутон цветка закрываю.
Обстановка мгновенно сменяется: я оказываюсь в уютном деревенском доме — такого стиля, какой любят в винодельческих регионах. Веселые гости толпятся вокруг сцены, кутаясь в шали и потягивая травяной отвар из кружек.
Мне как почетному члену семьи предлагают место на диване — пусть сбоку от сцены, зато сидя. Рядом со мной усаживается дама в теле, в возрасте и в синей толстовке — тоже моя родственница. Мы обе закидываем ноги на диван и ощущаем себя вполне идиллически.
Спектакль начинается. Постановка оказывается уникальной: на подмостки выходят сразу два состава актеров, каждый из которых играет свою пьесу. Их можно воспринимать как единое целое, а можно переключать внимание от одного к другому. Получается почти тот же эффект, что в театре-променад: за всем сразу уследить невозможно, но по какому бы течению ты ни поплыл, схваченное тобой единство все равно будет связным и осмысленным.
В кульминационный момент массовка второго состава сходит по боковой лесенке к дивану, где сижу я. За ними спускается и солист первого, адресуя мне арию на непонятном языке и аплодируя. Улыбающиеся зрители разворачиваются к дивану и присоединяются к аплодисментам… но тут кто-то кричит: "Поплыл газ! Человечески убийственный газ!".
Кто-то открывает окно, ведущее в прелестный цветущий сад, и мшет мне рукой, чтоб я выпрыгнула первой. Забыв про багаж, я мчусь к подоконнику — но движения живых существ замедлились раз в пять, а газ плывет со своей обычной скоростью.
Женщина, сидевшая со мной на диване, подхватывет наши сумки и бросается за мной. Но не лезет на подоконник сама, а сначала протягивает мне мой багаж.
Выпрыгнув из дома в сад, я оказываюсь на Этой Стороне — и бегу в дом к менторам, где меня уже заждались. Арчи сидит там, довольно и хорошо выспавшийся.
— Прогноз из твоего сна настолько понятен, что его трудно трактовать ошибочно, — Эммины бесстрастные глаза сияют дремучей азиатской тьмой. — Вскоре тебе предстоит сыграть главную роль в очень массовом событии, где тебя будут оберегать и участие в котором, несмотря ни на какие трудности, не причинит тебе вреда.
— А этот мальчик в черном? Это была проекция Арчи? — уточняю я. Я точно знаю, что в этом двухсерийном походе на изнанку реальности был заложен смысл гораздо более глубинный, чем такой небольшой прогноз.
— Все элементарно, — улыбается Эмма. — Ты шла делать светлое дело — но, что совершенно грамотно, ради верной оценки ситуации старалась смотреть на нее с позиции темных. Одному настоящему Черному это не понравилось. А второму, наоборот, твоя игра показалась настолько убедительной, что он принял тебя за единомышленника. Проекции Арчи там не было. Ну-ка, посмотри запись того сна, что сегодня явился ему — и на основании этого мы вам вынесем парный прогноз.