Чтобы не вызывать подозрений, он подвернул штаны, снял гимнастерку, оторвал воротничок и медные пуговицы, которые еще могли бы пригодиться, и выбросил. Темнота сразу их поглотила. Гимнастерку он скатал в жгут, перебросил через плечо и связал узлом на груди. Правда, и в таком виде он не очень-то похож на погонщика верблюдов, зато хоть не примут за дезертира! Грязный и потный, он скорее напоминал возчика угля. Сянцзы тщательно обдумывал свое положение.
Ночь темная, вокруг ни души, зачем же спешить? И все же ему не терпелось поскорее покинуть эти места. Он не знал, сколько времени. А вдруг скоро рассвет?
Днем на дороге негде укрыться. Значит, надо вести себя так, чтобы не привлекать внимания. Не робеть, идти смело!
Сянцзы повеселел, будто опасность миновала и перед ним лежал Бэйпин. Во что бы то ни стало нужно побыстрее добраться до Бэйпина, не терять попусту время: и есть нечего, и за душой ни гроша. Хорошо бы сесть на верблюда – сбережешь силы, – легче голод терпеть. Но чтобы сесть на верблюда, надо заставить его опуститься на колени. А сколько времени на это уйдет! К тому же с высоты не видно, что делается под ногами. Упадет верблюд, и сам полетишь головой вниз. Нет, уж лучше пешком.
Сянцзы шел по дороге, но не знал точно, куда она ведет. Глубокая ночь, усталость многих дней, страх – все давало о себе знать. И хотя он шел медленно, вскоре почувствовал себя разбитым. Непроглядная тьма, сырой воздух, туман. И снова Сянцзы охватило смутное беспокойство.
Он не отрываясь смотрел под ноги, ему мерещились то бугры, то выбоины, но дорога была совершенно ровной. В полном отчаянии он решил идти на ощупь, глядя прямо перед собой. Казалось, тьма многих ночей сгустилась и окружила его. Сянцзы шел сквозь нее, и за ним неслышно ступали верблюды.
Постепенно Сянцзы привык к темноте, словно слился с ней, но сердце то и дело замирало. Он уже не знал, идет он или стоит, все колыхалось, расплывалось перед глазами. Вдруг что-то ему померещилось: не то какой-то предмет, не то звук. Сянцзы вздрогнул, открыл глаза. Оказывается, он спал на ходу, ничего не помня, ничего не замечая. Но вокруг все было спокойно, и он испытал облегчение. Сянцзы старался разогнать сон, собраться с мыслями. Главное – поскорее добраться до города. Когда ни о чем не думаешь, глаза слипаются… Нет, надо думать, бодрствовать! Стоит ему свалиться, и он проспит несколько дней подряд. Но о чем думать? Голова кружится, сырость пронизывает насквозь, кожа зудит, ноги ноют, во рту пересохло. Одно чувство владело им – чувство острой жалости к самому себе. Мысли путались, меркли, как гаснущая свеча в подсвечнике. Сянцзы словно плыл во мраке. Да, он еще жив, может двигаться, только не понимает, куда идет. Он будто затерялся в безбрежном море и утратил надежду на спасение. Никогда еще он не был так бесконечно одинок!
Обычно Сянцзы не тянулся к друзьям. Днем, при свете солнца, среди машин, колясок, пешеходов он не чувствовал одиночества. Но сейчас ему стало не по себе. У него не было никакого дела. Были бы верблюды упрямы, как мулы, он понукал бы их, подгонял! Но они, как нарочно, ступали неслышно, покорно. Сянцзы даже вдруг усомнился, идут ли они за ним, и вздрогнул от страха, словно эти великаны и в самом деле могли свернуть в сторону и раствориться во тьме бесшумно, как тает лед.
Доведись ему умереть, а потом ожить, он все равно не вспомнил бы, где и когда сел. Не знал, просидел несколько минут или час. Не знал, когда уснул. По всей вероятности, прежде, чем опуститься на землю: от усталости можно и стоя заснуть.
Вдруг он очнулся. С каким-то странным чувством. Будто очутился совсем в другом мире. По-прежнему было темно, но до слуха донесся крик петуха, так отчетливо, будто раздался над самым ухом. Сянцзы окончательно пробудился. «Верблюды!» – пронзила мысль. Но веревка была в руке, верблюды стояли рядом. Сянцзы успокоился. Лень было подниматься, все тело ныло, но он боялся снова заснуть. Надо все хорошенько обдумать и принять решение. Вспомнилась коляска, и он опять закричал: «По какому праву?»
Но что толку кричать? Все равно никто не услышит. Сянцзы на ощупь пересчитал верблюдов, он не знал, сколько их, – оказалось, три. Много это или мало? Он еще не решил, что с ними делать, но смутно чувствовал: от них зависит его будущее.
Он может продать верблюдов и купить коляску! Сянцзы готов был запрыгать от счастья! Такая простая мысль! Как это раньше она не пришла ему в голову! Даже досадно. Но досаду тут же сменила радость: совсем близко пропел петух! Значит, недалек рассвет. А где петух, там и деревня. Кто знает, может быть, это Бэйсиньань? А в Бэйсиньани держат верблюдов. Надо успеть туда до рассвета. Он сбудет верблюдов, а в городе купит коляску.– В тревожное время они дешевле. Он думал лишь о коляске, словно продать верблюдов было так просто. Эти мысли ободрили Сянцзы. Усталость как рукой сняло. Если бы ему предложили за верблюдов сотню му [6] земли или несколько жемчужин, пожалуй, он отказался бы ради коляски.
Сянцзы быстро поднялся и потащил за собой верблюдов. От кого-то он слышал, что в прежние времена, когда еще не было железных дорог, они были в цене: верблюды выносливы, едят меньше, чем мулы. Разбогатеть Сянцзы не мечтал, хватило бы на коляску.
Начало светать. Занималась заря, и теперь Сянцзы увидел, что идет на восток. Если даже и перепутал дорогу, направление взял верное: горы позади, впереди долина. Мрак рассеивался, и, хотя было еще темновато, очертания полей и дальнего леса становились все явственней. Звезды бледнели, небо было не то в тумане, не то в облаках и казалось немного выше.
Сянцзы поднял голову. Он ощутил запах травы, услышал пение птиц, увидел вырисовывающиеся в предрассветной дымке холмы; к нему вернулись слух, зрение, обоняние. Он был в лохмотьях, зато руки-ноги остались целы. Он словно пробудился от страшного сна и почувствовал, как хороша жизнь!
Верблюды выглядели такими же измученными, как он сам, и были ему так же дороги, как собственная жизнь. Верблюды линяли, шерсть сползала с них клочьями, обнажая розоватую кожу. Они походили на нищих великанов. Особенно жалкое впечатление производили их голые, изогнутые, как у отощавших драконов, шеи и тупой надменный вид. Однако Сянцзы не испытывал к ним отвращения – ведь это живые существа! Он считал себя самым счастливым человеком на свете – небо послало ему три живые драгоценности, на которые можно выменять коляску. Не каждый день такое случается. Сянцзы счастливо рассмеялся.
Близился восход солнца. Земля и лес вдали потемнели; серый полумрак утра отступал. На небе появились фиолетовые и красные полосы. Вскоре солнце прорвалось сквозь тучи, и краски стали ярче. Неожиданно небо на востоке вспыхнуло багрянцем и из серого стало чисто-голубым. Тучи расступились, и на землю хлынул золотой поток. На юго-востоке засверкал исполинский занавес, сотканный из облаков и солнечных лучей. Темная зелень полей, яркая листва деревьев и трав засверкали, словно малахит. На соснах заиграли желто-красные зайчики. Золотом отливали крылья птиц. Вокруг все искрилось радостью. Сянцзы хотелось громко приветствовать восходящее светило, ему казалось, что он не видел его с тех пор, как попал к солдатам. Сколько страданий вынес он за эти дни. Не смел поднять головы, забыл о солнце, о луне, о небе. А теперь шел свободно навстречу свету. Солнце позолотило росу на траве, обжигало лицо, согревало душу. Невзгоды и горести позади. Пусть он в лохмотьях, в грязи, но солнце по-прежнему светит, а мир такой ласковый, теплый! Радость переполняла душу, хотелось громко петь и кричать!
Еще раз взглянув на свои лохмотья и плетущихся позади облезлых верблюдов, Сянцзы рассмеялся. Не этот ли жалкий вид спас его от смерти? Он снова увидел зарю. Удивительно! Невероятно! Но на все воля Неба.
Сянцзы успокоился и не спеша пошел вперед. Бояться нечего, лишь бы Небо от него не отвернулось. Сянцзы не знал, где он сейчас находится, но у крестьян, которых видел на полях, ни о чем не спрашивал. Надо торопиться. Не удастся сразу продать верблюдов – не беда! Главное – скорее добраться до города. Город был теперь для Сянцзы родным домом, хотя там его не ждали ни родители, ни родственники, ни богатство. И все же он рвался в город, в любой город! Из самого отчаянного положения там можно найти выход.