Калигула дремал, свесив ноги с кровати. Он приоткрыл глаза, услышав шорох.
– А, госпожа Кальпурния, – произнес он, – прощу прощения за недавнюю выходку, мы с Юнией решили подшутить над глупой рабыней. Забудь обиду, позавтракай со мной, моя невеста сказала, что у нее срочный разговор с отцом, а мне скоро в курию на очередное заседание. Через неделю наша свадьба – еще надо уточнить детали с коллегией жрецов. Все-таки я понтифик.
Кальпурнию удивило столь вежливое и мягкое отношение со стороны обычно грубого Гая Цезаря. Видимо, решила про себя она, Юния сообщила ему, что их тайна известна и они полностью теперь зависят от нее.
Лицо ее приняло обычное гордое выражение, она присела рядом с наследником, и они, мило болтая, принялись опустошать поднос. В надменном ослеплении, успокоенная, она не замечала умело скрытой иронии в словах хитрого Калигулы и блеска ненависти в его глазах. Научись она лучше разбираться в людях, она бы и не уезжала из Александрии, предпочтя обеспеченную жизнь покинутой жены, и уж тем более никогда бы не призналась падчерице, что за страшная тайна известна ей. Но она поймет это позже, уже на смертном одре.
Юния же завела отца в таблиний, усадила в кресло.
– Что ты, дочка, затеяла? – удивленно спросил Силан.
Клавдилла некоторое время молчала, расхаживая по таблинию, затем с гневным блеском в глазах смела рукой свитки со стола на пол.
– Ты что? Ты что? Это же письма цезаря! – возмутился Силан.
– Волнуешься лишь за деньги? А человеческую жизнь не ставишь ни во что? – ехидно поинтересовалась Юния.
Силан рот открыл от удивления.
– Какое право имеешь ты выгонять из дома свою супругу? Чем она не угодила тебе? Тем, что, деля с тобой полунищенскую жизнь в Александрии столько лет, успела состариться? Она была тебе верной женой, искренне пыталась заменить мне мать! Это я виновата, что не приняла ее, в своей слепой гордыне не желая замечать добрые намерения какой-то вольноотпущенницы. Но ты… Отец, ты же искренне любил ее и женился, презрев гордость патриция! А нынче, на старости лет, ты стыдишься происхождения своей супруги! Не имеешь права! Да кто из твоих новоявленных друзей, пришедших вчера поесть и попить за твой счет, может похвастаться своей родословной? Единицы! Да, единицы! У многих в третьем, пятом, десятом колене предки – бывшие рабы. Ты собираешься обрюхатить молоденькую девчонку, а подумай, каково ей будет делить ложе со стариком? Я – против твоего развода, да и Гай Цезарь придерживается того же мнения.
Силан молчал, обескураженный словами дочери. Она уязвила его в самое сердце. Прикрыв неожиданно заслезившиеся глаза, он размышлял. Образы прошлого вставали перед ним, призывая опомниться. Вот молоденькая Кальпурния с косой до пят несет по улице кувшин – так он увидел ее впервые и влюбился. Скромная свадьба вспомнилась ему, они были тогда так счастливы. Марк не видел, погруженный в воспоминания, лица своей дочери. Буря чувств овладела ею. Ненависть, злоба, презрение переполнили сердечко, глаза сверкали. О, с каким удовольствием она своею рукой перерезала бы горло старой фурии, которую сейчас была вынуждена защищать от бедности и позора, хотя сама бы с удовольствием ввергла ее туда. Злилась она и на старика отца, вмиг исполнившись презрением к тому, кто долгие годы вызывал лишь уважение. Его слабость возмутила Юнию. Заполучив богатство и власть, он наконец-то обрел истинное величие римского патриция, но всего-навсего несколько глупых слов о долге заставили его позабыть все честолюбивые мечты и устремления. Нет, он не настоящий римлянин, а тряпка в руках женщины!
Клавдилла уже не могла более себя сдерживать, ей захотелось выплеснуть свои чувства, но нельзя было делать это сейчас… Она резко развернулась и выбежала из таблиния.
Кальпурния была совсем очарована учтивостью Гая Цезаря, потому полностью расслабилась, даже изредка позволяя себе ядовитые замечания в адрес падчерицы и уже совсем не замечая злых огоньков в глазах собеседника. Она интимно положила Калигуле руку на колено, не устояв перед его змеиными чарами. Вошедшая Юния, застав эту картину, усмехнулась.
– Ты можешь оставить нас вдвоем, – сказала она мачехе. – Я выполнила свое обещание, вырванное тобой силой. Отец не разведется с тобой.
Впервые Кальпурния была от души благодарна Клавдилле. Она низко склонилась перед ней, поцеловала ей руку и удалилась гордой походкой, не забыв, однако, пожелать Калигуле удачи.