Вкладом Пио Ноно в решение этих трудностей стала легкая доброжелательность по отношению к гражданам, и за два тревожных года на троне он не полностью исчерпал ее запасы.
После побега папы в Неаполитанское королевство римляне изменили свое отношение к бедному Пио Ноно, а после возвращения Пия поворачивались спиной, когда папа проезжал мимо них в закрытой коляске. Пий окончательно перепугался, когда в ноябре 1848 года был убит его премьер-министр Росси, отправившийся на открытие палаты депутатов в палаццо Делла Канцеллариа. В феврале 1849 года Гарибальди вошел в Рим как командующий нерегулярным войском и был избран депутатом парламента от Мачераты, в марте за ним последовал Мадзини. Так родилась недолговечная, но героическая Римская республика 1848/49 года.
Со странной смесью религиозного мистицизма и политического хладнокровия, сохранившихся у него на протяжении долгих лет ссылки, Мадзини написал о своем прибытии в Рим:
Я вошел в город вечером, испытывая трепет и почти благоговение. Несмотря на нынешний упадок, Рим был и останется для меня храмом человечности. Из Рима однажды начнется религиозное преобразование, предопределяющее третий этап нравственного объединения и возрождения Европы. Проходя через ворота Порто дель Пополо, я вздрогнул, точно от удара электрического тока, ощутив дыхание новой жизни.
И хотя Мадзини, Гарибальди и другие революционеры продолжали действовать, «словно люди, возле ворот которых стоит враг, и в то же время как люди, работающие ради вечности» (из выступления Мадзини в законодательном собрании Республики), даже эти политические мечтатели понимали, что обречены. Объединенная военная мощь Неаполитанского королевства, Австрии и Франции обрушилась на них, и между этими тремя силами сложилось почти соревнование, кто первый одержит победу над революционерами и вернет папу. По иронии судьбы, душителем свободы оказалась Франция, а победителями — президент Французской республики Луи Наполеон и генерал Удино. Борьба внутри и вокруг города в мае — июне 1849 года оставила много памятников, особенно на Яникуле, где двадцать лет спустя Италия праздновала свое объединение.
Во времена Республики многие экспатрианты оставили город, некоторые — из политической симпатии к папству, другие попросту боялись за собственную шкуру. Хотя Браунинги очень хотели объединения Италии, за процессом они наблюдали со сравнительно безопасного расстояния — из Флоренции. Уильям Стори и Маргарет Фуллер остались в городе и поддерживали оборону как морально, так и физически. Мисс Фуллер каждый день ходила в госпиталь, ухаживала за ранеными. Она писала:
Папский дворец на Квиринале отвели раненым. Я гуляю с ними по прекрасному саду, кто с перевязанной рукой, кто с палочкой… Два дня назад мы сидели в маленьком павильоне, где папа давал частные аудиенции. Солнце ярко освещало Монте-Марио, и все было видно, как на ладони — белели палатки, среди деревьев расположилась легкая французская кавалерия… Прекрасный час, украденный у разрушений и горя. Я слушала истории, исполненные возвышенного пафоса, как в садах Боккаччо, только теперь в них звучало другое настроение — благородная надежда мужчин, уважение к женщинам.
Рим сдался французам 30 июня 1849 года. Мадзини удалось тайком перебраться в Лондон («Италия — моя страна, но Англия — мой настоящий дом, если он вообще есть у меня»), а Гарибальди с двумя героическими батальонами вырвался через Центральную Италию на нейтральную территорию Сан-Марино и Адриатическое побережье. Вернулся папа, и установился еще более репрессивный режим, поддерживаемый французами. Республиканцы были слишком романтичны, а иногда жестоки. Даже такой закаленный гарибальдиец, как Тревельян, старается оправдать убийство Росси, благородного либерального реформатора. Неудивительно, что клерикальные реакционеры, такие как П. Дж. Чендлери, запомнили и свои потери:
Во время революции 1849 года площадь Святой Марии в Трастевере стала сценой расправы над несколькими священниками. Убийства совершили солдаты Мадзини. Руководил кровавой резней дьявол в человеческом обличии по имени Каллимако Дзамбиан-ки… Все их преступление состояло в том, что они священники, и даже формального суда устраивать никто не пожелал.
Самые горькие слова Чендлери приберег для рассказа о церкви Сан-Панкрацио, оскверненной защитниками города:
Они разбили и осквернили алтари и изображения святых, разорвали в клочья святые одеяния и покрыли стены богохульными надписями, мерзкими карикатурами и непристойными рисунками… Эти действия вызвали ужас у Европы и болью отозвались в сердцах католиков всего мира. Оказалось, что варварам прошлых веков далеко до бесов XIX столетия. Нынешние изверги по сравнению с язычниками проявили большую жестокость: те, по крайней мере, уважали христианские могилы.